Сергей Галикин - Красное каление. Том третий. Час Волкодава

-Жаль, говорю, по дурости погиб, – Распекаев встал рядом с Крестинским, пристально разглядывая его собеседника, -пол-черепа снес, надо было в закрытом гробу хоронить. Мы-то, кто войну прошел, и не таких закапывали, а вот о дамах надо было и подумать…

-Да-а-а, голову сшили кое-как, а ведь все видно, – отозвался незнакомец, внимательно рассматривая капитана, – про дам-то мы теперь стали думать в самую последнюю очередь… Вы видели, господа, как стало дурно Ольге Книппер?

-Чуть в могилу не свалилась. Вот была бы тема для газет! А кто она… им?

-Родственница по матери, – выдавил Владимир, – дальняя. Ах! Виноват. Знакомьтесь, господа, это мой давний боевой друг штабс-капитан Распекаев, Борис.

– Урядник Пегасов, – незнакомец протянул нежную плоскую ладонь, – был в известном деле с полковником Чернецовым. Чудом уцелел.

И вдруг быстро отошел к другой группе людей.

-Ладошка-то… Холеная какая-то. Такая ладонь вряд ли знает шашку.

Борис вопросительно посмотрел в глаза Крестинского.

-А! – отмахнулся тот, – РОВСовцы. Ряженые драгуны. В свою контору все зовут. К полковнику Байбусу, не слыхал о таком?

-Что за контора? Работа там есть… какая-нибудь?

– Это не та контора, Распекаев. С монархическим душком. Ругают весь РОВС за его оппозицию национал-социализму. Но и в самом РОВСе теперь появились им сочувствующие… А вообще… Знаешь, работа там одна: прикормят, наобещают, насуют в карманы динамита и пошлют работать опять туда, откуда ты только что вернулся, в Россию.

– Сукины сыны! – Распекаев злобно, по-солдатски сплюнул, -и этот хлыщ, тоже из них? Молодой он какой-то для тех, кто был с… Чернецовым.

-Мне как-то, еще там, в штабе Деникина, попалась на глаза документация расследования гибели чернецовцев от отряда Подтелкова. Что-то и я там не встречал никакого Пегасова. Знаешь, что, брат мой Распекаев?– Владимир вдруг взял штабс-капитана за его худые плечи и развернул к себе, – а не пойти ли нам нынче в… пивную-с?

-Хорошая мысль, полковник, но откуда такие деньги?

-Ты знаешь, со мною на днях произошел презабавный случай. Еду я ближе к полудню по Кудаму…

-По чем – по чем ты едешь?

-По Курфюрстендамму, если тебе так нравится. Улица такая. А мы все тут ее попроще называем. Так вот. Тут рядом еврейское кладбище. Только миновал «Нельсон-ревю», вижу, целая процессия, хоронят кого-то. Тихонько так, чтоб никого не задеть, объезжаю этих мужиков в черных шляпах и с пейсиками. А в голове колонны – затор. Что такое? А там сломался катафалк! Где покойный, ну, то есть, покойная, лежит. Евреи дружно голосуют: остановись, мил человек, помоги нам!

Они уже вышли из ворот кладбища и шли теперь по узкой песчаной тропинке, петляющей меж аккуратно остриженного кустарника.

– Я на часы взглянул – есть полчаса… Притормозил, дверь приоткрываю. Те на меня, как на икону и, заметь, по-русски: – Будьте любезны! Господин хороший! Ради всех святых! Сломался наш катафалк, а ведь тут умерла вдова известного художника! Помогите!! Немцы ни один не остановился, а ведь уже срок! Надо таки предавать тело земле!

Они присели на скамейку, уже покрытую первыми осенними листьями.

-Ну, я не наци, мне что еврей, что калмык, да и автомобиль был как раз пустой. Ну, перегрузили ту покойную вдову, отвез я ее на кладбище. Так они мне как стали сыпать марки… Я не беру, а они во все карманы суют! И орут при этом: – Россия! Вот наши… Вот наш народ… Благодарят, понимаешь…

-И… И много они тебе насовали? – саркастически усмехнулся Распекаев, уже явно пребывая в предвкушении сытного обеда.

-На ведро «Пильзнера» вполне хватит. Это пиво такое.

-Так идем, идем немедля, друг мой Володя!

Распекаев чуть задержался перед входом, медленно читая название заведения. На небольшой вывеске, расположенной прямо над низким, но довольно широким входом строгими черными буквами было написано «Густав Кемпке и сын. Самое свежее пиво из Баварии». Давно некрашеная синяя деревянная дверь состояла из двух половинок и на одной из них было расколото стекло.

Владимир, усаживаясь за дальний столик, уже что-то говорил чистенькому, в белоснежном колпаке и такой же белоснежной форменной куртке кельнеру с явно проглядывающей сквозь фигуру выправкой военного.

-У них то же… Сам понимаешь. Такую армию разогнать. Тут и бывшие майоры Рейхсвера улицы метут.

-И все, небось, страшно радуются Версальскому договору, – пошутил, улыбнувшись впервые за день, Распекаев, – ну так радуются, что спят и видят себя в Париже!

-К пиву вяленой рейнской рыбки возьмем? Или господа русские офицеры желают сосиски: ганноверские, саксонские, любительские? – невинно улыбаясь, с легким тюрингским акцентом неожиданно парировал немец.

-Эге! Рыбак рыбака видит издалека!– по-русски рассмеялся Крестинский и продолжил уже по-немецки:

-Принеси-ка нам, братец, рыбки вяленной, да пожирнее!

-Не видел Книппер с двенадцатого года, – Распекаев с блестящими глазами разглядывал цветные гобелены между окнами, – эх, хороша, даже в трауре… Может, нанесем визит как-нибудь? Чужбина сближает…

-Э-э, брат, да ты устарел. Не жалует она теперь наших-то. Мы битые, вот что. Не герои. Мы теперь таким как она давно неинтересны стали.

Пивная была полупуста, только за столиком поближе к стойке сидела престарелая пара бюргеров. Они молча тянули пиво, изредка косясь в сторону веселых посетителей, не скрываясь говорящих по-русски.

Порядком захмелевший Распекаев вдруг посуровел, огляделся вокруг и тихо спросил:

-А ты помнишь, Володя…. Вот всегда тебя хотел спросить… Когда там, на болоте, перед своим самоубийством, тебя наш Самсоныч отвел в сторонку, в лес, что там было… дальше?

Владимир задумался, его лицо окрасилось состраданием. Заговорил тихо, глядя куда-то поверх друга:

– Он несколько десятков метров шел, шатаясь по тропинке, задыхался, хрипел, мучаясь от своей астмы, а потом присел под дерево, вытер со лба пот и, достав револьвер, сказал:

-Все, капитан, я… ухожу. Прошу Вас, передайте жене и детям, как я погиб. Борьба дальше не имеет смысла. Царь – дурак, мальчишка. Порядок в стране и армии не навел, а в большую драку ввязался. Погубит и себя, и Империю и миллионы русского народа. А я… не могу больше. Наш солдат воюет храбро. Кладет голову, не думая. Но наш царь и наш штабной генерал есть угробитель солдата.

-Так и сказал?

-Да, так и сказал. Угробитель! Перекрестился. И вдруг выстрелил себе в рот. Я… ничего не успел. Ну, а хоронили мы его на следующий день, найдя приметное место. Его потом жена…, вдова забрала оттуда.

Установилась тишина. За столиком напротив очкастая семейная пара, потупив глаза, медленно тянула пиво из больших бокалов. За столик подальше, пыхтя, как паровоз, грузно усаживался толстый красномордый тип в сопровождении бледного юноши в ярких полосатых гетрах на полных икрах ног. Толстяк, заметив любопытный взгляд Бориса, недовольно фыркнул и отвернулся, обиженно поджав толстые губы.