Ирина Костина - Рецепт дворцового переворота. Книга шестая

Когда большая часть шведской батареи спустилась вниз, преследуя бегущих русских, из леса вступил отряд полковника Манштейна и бросился на неприятеля, приведя его в смятение. Шведские войска разъединились и быстро потеряли преимущество. Те, кто оказался у подножия, бросились укрываться за стенами Вильманстранда. Остальные попытались вернуться на гору, но русские кинулись им наперерез и завязался горячий бой!

В толпе атакующих солдат Манштейна был и Трубецкой. Петька впервые в жизни оказался в гуще сражения. Выбежав в толпе солдат на склон горы, он очутился в самом эпицентре жуткой схватки. Перед глазами всё мелькало, выло, визжало, орало, неслось круговертью: мундиры, ружья, перекошенные лица солдат, среди которых он даже не мог отличить шведов от русских! Взмахи сабель, рассекающие тела; кровь, летящая брызгами и изувеченные люди, падающие прямо под ноги! И всё это в клубах едкого порохового дымы от пушечных выстрелов, криках и стонах, тонущих в нескончаемом грохоте. Трубецкой от ужаса оцепенел, потеряв ориентир – куда бежать, в кого стрелять? Он чувствовал себя внутри огромной адской мельницы, где его вот-вот раздавят огромные жернова. Так и не сделав ни одного выстрела, он какое-то время стоял, растерянно озираясь, а затем, как в детстве, когда хотел спрятаться от чего-то страшного, просто закрыл ладонями глаза. Внезапно он ощутил жгучую боль в груди под ключицей и схватился за это место рукой. Оторвал ладонь и обнаружил на ней липкое алое месиво:

– Кровь?! – оторопел Петька, чувствуя подползающую к горлу дурноту.

Перед глазами всё подёрнулось туманом:

– Ну, вот и всё…, – сказал он печально сам себе, – Я убит.

И упал в обморок.

А в это самое время русские воины, с боем потеснили шведов на склоне и завладели высотой Мельничной горы, а заодно и шведскими пушками, оставленными там.

Неприятельские пушки русские тут же развернули на Вильманстранд и сделали несколько сокрушительных выстрелов. В городе начался пожар.

Фельдмаршал Ласси послал барабанщика на вал к крепости, требовать, чтоб город сдался! Но шведы убили его. Тогда русские, взбешенные этим случаем, возобновили приступ города! Пушечные ядра летели с высоты за стены крепости, одно за другим, точно огромные градины во время дождя.

И коменданту Вильманстранда ничего не оставалось, как приказать вывесить белое знамя над воротами.

Петька почувствовал, как кто-то тормошит его за плечо и открыл глаза.

– Труба! Ты чего разлёгся?! – кричал Бергер, склонившись над ним.

– Меня убили, – одними губами прошелестел Петька.

– Вот ты чудак! Как же тебя убили, если ты со мной разговариваешь?! Вставай! Мы победили!!

– Правда?! – обрадовался Петька, приподнимаясь.

– Да!! Вильманстранд наш!!! Ура-а-а!

– Ура-а-а!!! – подхватил Трубецкой, вскидывая вверх руку, и вдруг скорчился от боли, – Ой!

– Эй! Да ты ранен!

– Ранен?

– Ну, да.

– Сильно? – испуганно переспросил он.

– Ничего! Заживёт! – подбодрил его Бергер, – Давай, обопрись на меня.

Уже к вечеру фельдмаршал Ласси победителем въехал в Вильманстранд, арестовав всех шведских солдат и офицеров, а вместе с ними и генерал-майора Врангеля.

На другой день Ласси распорядился всех раненых и пленных отослать с конвоем в Выборг. Крепость Вильманстранд за один день была срыта и уничтожена. А жители увезены в Россию.

Окончив эту работу, Ласси с армией вернулся в Российские пределы и занял прежний лагерь у Абовского моста под Выборгом, оставленный ими до этого похода. Там он приказал, тяжелораненых и нуждающихся в уходе погрузить на телеги и отправить в Петербург. И сам, в сопровождении отряда, собрался в столицу на приём к генералиссимусу и великой княгине с радостным известием о взятии Вильманстранда.

Накануне отъезда к нему в палатку вошёл Трубецкой с забинтованной рукой на перевязи:

– Ваше Высокоблагородие, разрешите обратиться?

– А-а Пётр! Тёзка! – узнал его фельдмаршал, – Разрешаю. Обращайся.

– Позвольте мне выехать с Вами в Петербург?

– Что ж, не возражаю. Ты, как раненый, можешь получить лечение в Петербурге. Здесь в лазарете, сам видишь, условий для содержания нет. И пусть заодно генеральный прокурор Никита Юрьевич обнимет своего сына-героя! – и Ласси ему улыбнулся, – К награде за взятие Вильманстранда я тебя уже представил.

– Меня?!! – ужаснулся Петька, – Нет-нет! Ни в коем случае! Пётр Петрович! Я не заслужил эту награду.

– Какая редкая скромность для боевого офицера, – удивился фельдмаршал.

– Это не скромность.

– Хм. А что же?

– Это чистая правда.

Ласси скрестил на груди руки, заинтересованно посмотрел на молодого человека:

– Но ведь ты участвовал в атаке при взятии крепости. И был геройски ранен. Ты ведь не станешь этого отрицать?

Петька тяжело вздохнул:

– Честно скажу – я не успел сделать ни одного выстрела. Пётр Петрович! Я испугался…

– Испугался? – Ласси стал внимательно вглядываться ему в лицо, – Однако, это странно. Каким был по счёту у тебя этот бой?

– Первый.

– Как?! – поразился Ласси.

– Вот так…

– Погоди, погоди! Да ведь князь Трубецкой уверял меня, что ты прошёл с ним почти всю турецкую кампанию!!

Он грустно покачал головой:

– Я был волонтёром при продовольственном обозе. Сражения видел только издалека.

Фельдмаршал сдержанно крякнул в кулак. Задумался и произнёс:

– Знаешь, Пётр, у военных есть поговорка: «Солдата по первому бою не судят». Поэтому не отчаивайся! Для первого сражения ты всё же проявил себя молодцом. Знаешь, я всякого навидался – в первом бою солдаты, бывало, сбегают с поля. А ты до конца продержался. Так что, считай, орден заслужил!

Трубецкой покраснел:

– Ваше высокоблагородие! Вы не награждать, Вы выгнать меня должны!! На гауптвахту!! Под арест!!

– Это за что же?

Он запыхтел, покрылся испариной и признался, как на духу:

– Это я был причиной той фальшивой тревоге!

– Ты??!

– Да. Я.

– И, как же это случилось? – насупился Ласси.

Петька тяжело вздохнул, шмыгнул носом и выложил ему всю историю про обнаруженного им в лесу шведского разведчика. И про выстрел. И про то, как он своими криками перебудил лагерь и возбудил всех к перестрелке. В конце повествования Петька не удержался и разразился горькими слезами раскаяния.

Пётр Петрович Ласси некоторое время пребывал в исступлении. Затем сунул Трубецкому платок и велел:

– А ну, прекрати реветь! Что это ещё за дамские штучки?!

– Простите, Ваше высокоблагородие, – всхлипывал тот, – Это я оттого плачу, что мне стыдно. Я всех подвёл. Никудышный я солдат! Трус и бездарь…. У-у….

Ласси слушал его завывания и тихонько посмеивался в сторонку. Затем подошёл ближе к Петьке и, наклонившись, сказал: