Ирина Костина - Нет цветов у папоротника. Книга седьмая

Микуров пожал плечами в недоумении:

– К чему ты клонишь?

– Понимаешь, – Митяй перешёл на тихий шёпот, – Я написал письма всем мало-мальски знакомым в Европе. И, знаешь, что?

– Что?

– Никто из них ничего не знает о местонахождении Анны Леопольдовны!!

– Ты… написал такие письма?? – поразился Василий, вытаращив на него глаза, – С ума сошёл!! Зачем ты разыскиваешь Анну Леопольдовну?!

– Не её, – покачал головой Митяй, – Её фрейлину. Юлию.

– А-а…, – неожиданно припомнил Василий, – Это та странная особа, что всё время давала тебе отворот-поворот?

– Она самая.

Василий тихонько усмехнулся, прислоняясь к лафету:

– Что-то на тебя не похоже, Митяй. К чему это?

Голицын насупился. И, не зная, что сказать, пробурчал одно только слово:

– Тянет.

– Ах, тянет?! – лукаво улыбнулся Микуров, сорвал травинку и положил себе в рот.

Повисла пауза. Каждый погрузился в собственные размышления и воспоминания. Подумав, Василий произнёс:

– Знаешь, что я об этом думаю, Митяй?

– Что?

– Дело это пустое. Тебе её не найти.

– Почему?

– Да потому, что, наверняка, все они – и Анна с супругом, и дети, и Юлия – выехав в Европу, взяли себе другие имена.

– Как это?! Зачем?!

– Ну, сам рассуди. Ребёнок Анны Леопольдовны, как ни крути, законный русский император. Да и другим рождённым её детям дано право наследования престола. И сама она – внучка русского царя. Опасно жить с такими правами за пределами страны.

– Отчего?

– Чудак! Враги могут использовать кого-то из них для нового дворцового переворота, – пояснил Микуров и, подумав, добавил, – Да, и сама Елизавета может в один прекрасный момент сменить милость на гнев.

– Как это?

– Не тупи! Подошлёт убийц. И сказочке конец.

– Так значит, они в опасности?! – переполошился Голицын, – И Юлия с ними!

– Тихо ты!!

Оба умолкли и, прислушиваясь, огляделись по сторонам. Микуров поманил пальцем Митяя и зашептал в лицо:

– Я ж тебе про то и толкую! Если они не дураки, то взяли себе другие имена и поселились где-нибудь в тихом укромном месте, как обычная немецкая семья, чтоб их никто и никогда не нашёл.

Голицын пригорюнился:

– Что ж… Выходит, я никогда её больше не увижу?!…

– Скорее всего, нет. И учти! Если ты будешь продолжать так рьяно их разыскивать, можешь накликать на них беду!

– Ты прав, – с горечью признал Голицын.

– Да и на себя тоже!! Понял?

Тот тяжело вздохнул:

– Понял я. Понял…

Москва дом князя С. В. Лопухина

Коронование Елизаветы совершилось 25 апреля. После коронации последовала целая череда балов.

– Наталья Фёдоровна! Ну, ты скоро? – осведомился Степан Васильевич, вторгаясь в комнату к супруге, где та прихорашивалась перед очередным императорским балом.

Та сидела перед зеркалом в платье из парчи бирюзово-голубого цвета. И, не реагируя на вопросы мужа, что-то оживлённо обсуждала с куафёром, тыча пальцем в журнал:

– Вот! Посмотри, как нарисовано! Волосы собраны наверх, а локон всего один, и сбоку!

– Вижу, мадам, – кивал тот, держа в руках раскалённые щипцы.

– Причеши так же!

– Как Вам будет угодно.

– И розу вплети.

– Какую изволите?

– Розового цвета.

– Хорошо, мадам.

Степан Васильевич, видя, что на него никто не обращает внимания, издал звериный рык, означающий предел его терпению, и удалился в столовую, крикнул слуге:

– Никитка! Водки налей!

Москва, апартаменты императрицы Елизаветы Петровны

В это же время в апартаментах императрицы точно такой же журнал лежал перед Елизаветой. И она, внимательно изучив картинку, переспросила своего куафёра:

– Значит, именно так сейчас носят в Париже?

– Так точно, ваше императорское величество.

– Все волосы наверх? И один длинный локон сбоку?

– Да. Именно так. И непременно – роза в локоне.

– Хорошо, – кивнула она, – Сделай мне так же!

– Какого цвета изволите вплести бутон?

– Розового!

– Как будет угодно вашему императорскому величеству.

Облачившись в бальное платье, Елизавета придирчиво осмотрела своё отражение в зеркале, внимательно приглядываясь к каждой детали. Фрейлины отошли на безопасное расстояние. А слуги с четырёх сторон держали зеркала, чтоб государыня могла увидеть себя в полный рост со всех сторон.

Елизавета оправила кружева на рукавах, повернулась одним боком, другим. И вдруг плотно сжала губы:

– Шлейф никуда не годится!

– Как?! Что случилось? – побледнели портнихи.

– Что случилось?! – передразнила она их, – Это какой-то собачий хвост! А не шлейф!

– Ваше императорское величество, но мы сшили всё по выбранной Вами картинке из журнала. Вот! Извольте сами взглянуть.

– Это вы взгляните!! Тупоголовые дуры! – она бросила в них журнал, – Шлейф должен стелиться позади на два локтя! Вы меня слышите?! Стелиться! На два локтя!! А у меня что? Едва-едва болтается по полу!

– Ваше императорское величество. Простите! – портнихи бухнулись на колени.

– Так! – Елизавета жестом приказала слугам опустить зеркала, – Я в таком убожстве на бал не пойду! Мавра! Скажи церемониймейстеру, что всё отменяется!

– Как, отменяется?!!

Фрейлины ахнули и наперебой кинулись её отговаривать:

– Елизавета Петровна! Смилуйтесь!

– Ваше императорское величество!

– Уже все гости собрались.

– Вас ждут.

– Фейерверки установлены!

– Столы накрыты.

– Я сказала! Никуда не пойду!! Пусть все расходятся по домам! – топнула она ногой и, скрестив на груди руки, отвернулась от всех.

Её верная Маврушка, которая теперь по мужу была графиня Шувалова, пришла на помощь:

– Голубушка, Елизавета Петровна! Ну, может, портнихи сейчас живо выкроят новый шлейф? Такой, как тебе угодно будет! – и обернулась к ним, – Ткань осталась?

– Осталась.

– Несите!!

В это время зал императорского дворца уже был до отказа заполнен гостями. Все галдели в недоумении, почему не объявляют открытие? Почему не идёт императрица?

А Елизавета сидела у себя в покоях, в кресле, покачивая ногой, пила кофе из изысканной фарфоровой чашечки и со скучающим видом смотрела в окно. Возле её ног, на полу, вокруг расстеленной во всю комнату парчовой ткани, ползали торопливо портнихи, выкраивая новый шлейф…

Спустя час, придворные и иностранные гости, изнывали от томительного ожидания. Гомон поутих. В основном, все были заняты тем, что искали в пустом зале места, где можно присесть или хотя бы, прислониться. Многие уже чувствовали нестерпимую усталость в ногах. Мужчины вытирали вспотевшие под париками лысины. Дамы переживали по поводу увядающих в причёсках цветов.

Анастасия Ягужинская, интенсивно обмахиваясь веером, рассуждала:

– А, знаешь, Настя, наверное, всё, что ни делается – к лучшему.