Станислав Хабаров - Наши корабли

Вид из окна.

В столовой, нашей living room, с дивана у стены через остеклённую сверху до низу внешнюю стену открывается чудесная картина. За деревьями не столько видно, сколько подразумевается оживлённая в любые часы Columbia Pike с её вечным разноцветным движением, а над ней карабкается на холм сплошная курчавящаяся зелёная стена. В просветах её видны красные стены редких прячущихся в зелени холма домов и так до его вершины, до абриса зелёного горизонта «под небом голубым». Вечером видно, как пролетают над ним по тёмному небу огоньки самолётов, а у основания холма зажигаются холодные люминесцентные огни местного цивильного пятачка Columbia Place. Особенно красочный вид осенью. Деревья осенней природной палитры, постепенно редеющие. Пока наконец они не становятся редкой завесой и обнажённое на холме тоже выглядит красиво. Кирпичные стены издалека напоминают средневековые крепости. Они венчали холм и как бы господствуют на высоте, наблюдая окружающее пространство. И мы смотрели и постоянно любовались и как-то раз даже стали свидетелями чуда. Из только что зажёгшейся звезды прочертила весь небосвод радуга-дуга, символ вечных надежд и чаяний.

Такой вид с нашего поставленного в комнате у стены дивана, как в раме картины в галерее. Но если взглянуть в лоб, то половину картины займёт близкий соседний дом -корабль. Он действительно похож на корабль.

Дом-корабль, маячивший в окне, напоминал мне другие корабли моей жизни. Эсминцы из детства на зеркале дальневосточной бухты Золотой Рог с балкона нашего дома. За Управлением пограничных войск, за нашей железнодорожной средней школой и привокзальными подъездными путями на зеркале бухты вытягивали свои серые тела эскадренные миноносцы, выкрашенные особой шаровой краской. Корабли сопровождения космических полётов «Юрий Гагарин» и «Академик Сергей Королёв», дежурившие в полётные дни у острова Сейбл с печальной славой «Пожирателя кораблей». Разные космические корабли, летавшие и не летавшие и в их числе лунный корабль, ставший центральным делом моей жизни, и «тяжёлый межпланетный пилотируемый корабль» к Марсу, начатый ещё при жизни нашего Главного конструктора С.П. Королёва.

Дом в Подлипках, в котором рядом с ОКБ жил Королёв, и сам походил на корабль. Его так и называли между собой. Он напоминает речной трёхпалубный пароход из кинофильма «Волга-Волга». Таким он остался и в наши дни – ветхий и скромный. Лишь мемориальная табличка у одного из его подъездов ныне повествует о том, что именно здесь жил основоположник современной практической космонавтики в пору создания своих первых знаменитых ракет.

Всё в мире относительно. Каждый плывёт по житейскому морю одиноким мореплавателем. Вокруг свои водовороты и тускароры. Мир проплывает мимо в окне или иллюминаторе.

Начну с сороковых. Напряжённое предвоенное время. «В воздухе пахло грозой». На стадионе демонстрировались театрализованные военные представления. Ползали в противогазах дрессированные пограничные собаки, и всем казалось, что мы достаточно защищены.

Радости нет конца. Мы в международном вагоне с Дальнего Востока пересекаем всю страну. Я представляю, что наш вагон это – наш корабль, в котором мы плывём сквозь разные пейзажи. Мы – это семья военнослужащего: мои отец, мать, я – дошкольник и брат, которому полгода отроду. На Урале, в городе Кирове, бывшей Вятке, где традиционные механические заводы, на вокзале торгуют их побочной продукцией – чудесными заводными игрушками. Мне, восьмилетнему подростку как раз и покупают такую, и я, счастливый и радостный, вбегаю с ней в вагон. Мне хочется показать её всем, поделиться, похвастаться. Но все, приветливые обычно пассажиры сгрудились у тарелки репродуктора в конце вагона.

– Тише, – неожиданно строго говорят мне, – война.

Как не ожидали войну, она началась всё-таки неожиданно. Помню, предвоенные зрелища на стадионах, бойцы в маскировочных халатах. Помню, предвоенные песни о войне. И вот война.

«Двадцать второго июня,

Ровно в четыре часа

Киев бомбили,

Нам объявили,

Что началася война», – пела Клавдия Шульженко.

Представления о войне и масштабах её были столь наивными, что мы продолжали ехать в отпуск на запад, миновали притихшую Москву и дальше, на юг, в Днепропетровск, на Украину, где в пригородном посёлке Воронцово мои дедушка и бабушка ожидали моего отца, любимого младшего сына, уехавшего по призыву служить на Дальний Восток, невестку – мою мать и нас, дальневосточников по рождению. В саду в ожидании гостей стояли черешни, укутанные марлей от птиц.

Родителей матери уже не было в живых, хотя она сама была из этих же мест. Родители матери в голодные годы умерли и их осталось пятеро девочек- сирот. Старшая, восемнадцати лет, оправилась добывать продовольствие на юг, среди других мешочников, но погибла, сорвавшись со сцепки переполненного поезда. И остались девочки одни, а старшей из них, моей матери было в ту пору четырнадцать лет. Она стала матерью для остальных, сумела всех вырастить и поставить на ноги, а потом вышла замуж и уехала на Дальний Восток. И вот война.

В Днепропетровске отцу разрешили остаться на пару дней. Уже начались бомбёжки. Ах, эти горькие минуты прощания. Бабушку и дедушку мы больше не увидели. Оккупацию и войну им не удалось пережить.

Мы возвращались через всю страну. На запад шли военные эшелоны, и пропуская их, наш поезд замирал на запасном пути. Пассажиры разбредались по окрестностям и, давая предупредительный гудок, машинист собирал всех. Остановки были самые неожиданные: среди поля, в лесу, на берегу Байкала. Я как бы поневоле практически познавал географию страны.

В школу я пошёл в Новосибирске, потому что семьи военнослужащих по возможности эвакуировали с Дальнего Востока. Опасались вступления Японии в войну, и захвата ею Дальнего Востока. Весь регион Приморья был бы разом отсечён от страны стоило пересечь живительную ниточку железной дороги, проходившую вдоль пограничной реки Амур.

Впрочем, как говорится, хороший удар не пропадает. Боевые действия на территории МНР с дебютом комкора Г. К. Жукова на реке Халхин-Гол оказались стойким иммунитетом для японской военщины, вступившей в мировую войну разгромом американского флота в «жемчужной» гавани Перл-Харбор.

Первая зима войны выдалась очень жестокой. В первом классе в морозы мы сидели в классе в пальто, потому что стёкол в окнах класса не было и была ограниченная возможности исправить всё разом. Лозунг «Всё для фронта» стал очевиден всем.

Учебный табель 1941-42гг. на обёрточной бумаге.