Рут Дрюар - Пока Париж спал

Жан-Люк посмотрел на меня, его глаза округлились от удивления. Он не пожелал мне доброго утра, как обычно, а просто открыл рот. Мне бы очень хотелось удивить его поцелуем, но вместо этого я подошла ближе и положила градусник ему под язык. Бош посмотрел на нас и вздохнул так, словно ему наскучила вся эта больничная рутина.

– Я думал, ваш пациент сегодня выписывается, – он обратился ко мне.

– Так и есть.

– Тогда зачем вы измеряете у него температуру?

Я ненавидела бошей, говоривших на французском, еще больше тех, что на нем не говорили.

– Так положено, – соврала я, пытаясь сделать свой голос твердым и равнодушным. – Я просто проверяю, что нет никакой инфекции, прежде чем отпустить его.

Я шепнула Жан-Люку:

– Вы выглядите усталым. Уверены, что готовы выписаться сегодня?

Бош посмотрел на меня.

– Он будет в порядке. Ему только надо вернуться к своей функции.

К своей функции ? Иногда мне хотелось смеяться над тем, как они говорят. Я отвернулась и посмотрела на Жан-Люка, но его взгляд метался по комнате, не останавливаясь ни на чем определенном. Я опять заговорила, пытаясь вести себя храбрее, чем было на самом деле:

– Ваша нога только начинает восстанавливаться. Вам надо быть осторожнее.

На этот раз он посмотрел на меня и кивнул, но я почувствовала, что он просто хотел выбраться из этого места, не важно, лучше ему или нет.

Бош наклонился вперед и уставился на Жан-Люка.

– Это точно. Будь осторожен. Мы не можем допустить еще один такой несчастный случай. Мы просили хороших работников, а не людей, которые не могут даже нормально держать лом. Возможно, проблема в твоей инвалидности. Твоя травмированная рука недостаточно сильная, чтобы управляться с такими тяжелыми инструментами. Может, нам следует послать тебя в один из трудовых лагерей в Германии, где работа не требует особых навыков.

Жан-Люк закашлял и вытащил градусник. Я забрала его, встряхнула и снова положила ему под язык. Когда я убирала руку, то позволила своим пальцам коснуться шершавой, неровной кожи, которая превратится в шрам.

Бош снова обратил на меня внимание и сощурил глаза:

– А вы всегда так хорошо заботитесь о своих пациентах, сестра?

Я ничего не могла поделать – мои щеки вспыхнули.

Он засмеялся.

– Ха, кажется, я смутил бедную девочку.

Я достала градусник изо рта Жан-Люка, не смотря ему в глаза. Мои руки дрожали, пока я проверяла температуру.

– Ну?

Бош снова развалился на стуле.

– Может он выписываться?

– Тридцать семь градусов. – Я пыталась звучать убедительно. – Небольшая лихорадка, но он в порядке.

– Небольшая лихорадка? – Бош громко засмеялся. – Уверен, вы можете с ней справиться, сестра.

Как же ему было смешно, чертовому бошу. Я должна была взять ситуацию в свои руки. Я повернулась к Жан-Люку, на этот раз посмотрела ему прямо в глаза и сказала четко и спокойно:

– Когда вы оденетесь, я принесу вам бумаги на подпись.

Потом взглянула на боша:

– До свидания, месье.

– О, не спешите из-за меня. Я все равно ухожу.

Он повернулся к Жан-Люку.

– Еще один такой проступок, и мы можем засомневаться в твоих способностях.

Он сделал паузу.

– Ты бы этого очень не хотел.

Он резко встал и отсалютовал. Нам пришлось ответить ему, все-таки мы были в немецком госпитале. Он зашагал прочь. Стук его подкованных сапог эхом отдавался в коридоре.

Как только он скрылся из виду, Жан-Люк откинулся на подушку.

– Спасибо, Господи, за это. Он хотел расспросить меня по поводу несчастного случая.

Он замолчал и посмотрел на меня так, будто хочет сказать что-то еще.

– Мне кажется, ты только что спасла меня, Шарлотта.

Париж, 22 апреля 1944 года

Мы договорились встретиться в шесть вечера в следующую субботу. Я не могла уснуть всю ночь, меня переполняли радость и волнение, и я ворочалась несколько часов. В субботу от нетерпения у меня крутило живот, и я почти ничего не съела. Папа объяснил отсутствие аппетита женскими проблемами, хотя у меня их и нет, и охотно доел мою еду.

Я не знала, что мне надеть. Мне нужна была одежда, которая не заставляла бы меня выглядеть как девочка-переросток, поэтому, когда в субботу утром мама ушла за пайком, я отправилась на охоту в ее гардеробную. Там я нашла твидовую юбку и пару старых черных кожаных туфель, подошвы которых были теперь тоньше бумаги, а каблуки полностью стерлись с одной стороны. Я запихала внутрь кусочки картона, надеясь, что не буду чувствовать сквозь них каждый камешек. Затем с помощью булавок набила картон в стертые каблуки и покрасила их черным цветом. Не сказать, чтобы результат меня полностью удовлетворял, но снаружи они выглядели неплохо.

Днем я сосредоточилась на себе. Взяла кусочек мыла, который припрятала ранее, и помыла волосы, добавив чайную ложку уксуса в ведро с холодной водой перед тем, как ополоснуть их – для дополнительного блеска. Потом взяла красную краску из моего школьного набора, чтобы накрасить губы, закрепив ее капелькой утиного жира, который нашла на кухне. Без десяти шесть я была готова к выходу. К счастью, папы не было дома. Дома была только мама, она натирала что-то на газете на кухонном столе.

– Мама, я ухожу в гости к Матильде.

Она обернулась. Я почувствовала, что краснею. Знала, она заметит, как я постаралась над своей внешностью.

– Ты знаешь, не люблю, когда ты ходишь по улице в темноте. Я думаю, что могу тебя проводить.

– Нет. – Я сделала глубокий вдох. – Мама, мне уже восемнадцать лет, она живет всего в двух улицах отсюда. Я могу сама туда дойти.

– Это разве не моя юбка?

Мои щеки загорелись еще сильнее.

– Но мама, мои юбки теперь мне слишком коротки, они все выше колена. Мне стыдно ходить в них перед всеми этими солдатами на улице.

– Хм, я как раз собиралась переделать ее. В ней слишком много ткани. И выглядит она вычурно, к тому же она вышла из моды.

Она фыркнула, а я задумалась, что хуже – выйти из моды или выглядеть вычурно.

– Что это у тебя на губах? Ты их накрасила! Что подумают об этом солдаты? Пойди и смой это.

Мои щеки стали пунцово-красными, но я не могла не защититься:

– Мне просто хочется хоть раз выглядеть хорошо.

– Ты уверена, что идешь к Матильде? Кто еще там будет?

– Никто, только Матильда и Агнес.

Я выбежала из кухни, чтобы взять свое пальто прежде, чем она задаст еще какой-нибудь вопрос. Не стоило мне тратить столько времени на приготовления. Теперь я только привлеку к себе ненужное внимание.

Я будто проваливаюсь в нору, как Алиса в Стране чудес, слишком любопытная и восторженная, чтобы остановиться. Все мои мысли были заняты им. Все остальное блекло на его фоне; лишения, солдаты повсюду, все это больше ничего не значило. Пока у меня есть Жан-Люк, остальное не важно. С ним я готова победить свои страхи и тревоги. Я пойду против воли родителей и скажу им, что не могу больше работать в госпитале бошей. Вместе мы найдем силу друг в друге. Я не могла дождаться, чтобы снова его увидеть. Каждое слово, которое он произнес в госпитале, отпечаталось в моей памяти, будто он оставлял следы в моем сознании. Следы, которые невозможно стереть.