Татьяна Скворцова - Восход стоит мессы

– У тебя есть причины не доверять господину адмиралу? – холодно поинтересовался он у кузена.

– А у тебя есть причины полагать, что он не может ошибаться? – язвительно парировал принц.

Генрих вздохнул.

– Ты прав, он может ошибаться. Кто угодно может ошибаться. Но что ты предлагаешь взамен? Уехать из Парижа и бросить на произвол судьбы тысячи наших единоверцев? Или напасть на парижский гарнизон, как требует Ларошфуко? Захватить Лувр? – он посмотрел на кузена с таким искренним недоумением, что тот вспыхнул и отвернулся.

– Мы должны поднять гвардию, – упрямо продолжал Конде.

– Как ты себе это представляешь? – разозлился Генрих. – Развернуть боевые порядки прямо на Гревской площади? Чего будет стоить после этого мирный договор?

– У нас нет другого выхода, – процедил принц. Его голос звучал почти спокойно, но Генрих не верил этому спокойствию – он хорошо знал своего двоюродного брата.

– Это тоже не выход, – ответил Генрих. – Вспомни, сколько лет мы шли к миру! И теперь ты предлагаешь пожертвовать всем из-за случайного выстрела? Из-за смутных опасений? Ты что, хочешь плясать под дудку герцога Лотарингского? – повторил он свой беспроигрышный аргумент.

Эти слова ожидаемо подействовали. Конде, который уже открыл было рот для очередного выпада, резко замолчал. Впрочем, он еще не все сказал.

– Ты забыл про аркебузу гвардии д’Анжу, – напомнил он.

– Не забыл. Она оказалась на месте покушения очень кстати. Прямо будто специально, чтобы ты мог напомнить мне о ней.

Конде сник. Несмотря на свой воинственный пыл, он понимал, что в словах кузена есть разумное зерно.

– Дьявол… не знаю… Но посмотри на город! Неужели ты не видишь: что-то происходит. Париж никогда не был таким… жутким. Не можем же мы просто сидеть, как куры на насесте, и ничего не делать!

Как ни странно, этот последний аргумент, самый нелепый и беспомощный, показался Генриху самым важным. Да, город стоил того, чтобы на него посмотреть. Пустые темные улицы, нависающие громады домов… Было в них нечто такое, что хотелось прибавить ходу и побыстрее оказаться за стенами Лувра.

Час назад Генрих искренне считал, что поступил верно. Он только что повторил доводы, казавшиеся ему бесспорными, и Конде не смог возразить. Однако теперь, проезжая через пустынный зловещий город, он внезапно понял, что вовсе не уверен в своей правоте. А вдруг Ларошфуко и Конде правы? Что, если все это ловушка? Несмотря на жаркую погоду, его прошиб холодный пот. Если так, то уж лучше война. Но если никакой ловушки нет? Если они, поддавшись глупому страху, сами развяжут бойню? Генрих терпеть не мог тратить время на пустые размышления после того, как решение принято. Но что, если оно принято неверно?

– Колиньи обещал все уладить, – снова сказал Генрих, даже не замечая, что повторяется, стараясь убедить сам себя. – Карл прислушивается к нему. Придется подождать.

Некоторое время они молчали, и только мерный стук подков по мостовой нарушал тишину ночи.

– Я должен тебе кое-что сказать, – произнес вдруг принц, отвлекая Генриха от тягостных размышлений.

– Ну? – отозвался тот.

– Не «ну», а слушай внимательно, – Конде был мрачен и задумчив, Генрих никогда не видел его таким. – В кабинете господина адмирала есть тайник, где он прячет какие-то очень важные бумаги… Не спрашивай меня, откуда я знаю, все равно не скажу. Находится он в стене слева от входа. Пять шагов от двери, третий камень снизу. Нужно нажать на нижний левый угол, и камень повернется. Так вот, если с адмиралом что-то случится… и со мной… эти бумаги надо забрать.

– Что случится? – у Генриха перехватило дыхание. Он понимал, что Конде имеет в виду именно то, о чем невольно думал он сам.

– Откуда мне знать, – пожал плечами Конде, – всегда может что-то случиться.

– И что мне нужно сделать с этими бумагами?

– Понятия не имею, – буркнул принц. – Я ведь не знаю, что в них написано, сам решишь, когда прочтешь.

Генрих задумчиво кивнул; им навстречу уже открывались ворота Лувра.

Проводив посетителей, Колиньи с трудом уселся в кресло. Нужно было добраться до спальни и хоть чуть-чуть отдохнуть. Завтра будет много дел.

Куда сильнее, чем раненая рука, его беспокоила новая вспышка ненависти, грозившая похоронить под руинами Сен-Жерменского мира давнюю мечту адмирала.

А мечта у него была. И какая! Объединение французов обеих конфессий против общего врага – католической Испании. И мечта эта, еще недавно призрачно маячившая на горизонте, теперь семимильными шагами приближалась к своему воплощению.

Конечно, пока речь не шла о вторжении в испанскую метрополию, но добровольческий корпус Жанлиса и де Ла Ну, спешивший на помощь принцу Нассаусскому, героически воевавшему во Фландрии против дона Альбы, уже пересек границу между Францией и испанскими Нидерландами. Каждый день из Парижа на север уходили отряды волонтеров, а королевские войска готовились к выступлению. Карл, уставший от вероломства испанских союзников, поддержал эту затею на последнем Королевском совете.

И теперь пожалуйста! Это глупое покушение! Колиньи готов был дать отрубить себе руку полностью до самого плеча, если бы это хоть на дюйм приблизило его к заветной цели.

Вот только людей бы как-то успокоить, чтобы дров не наломали от избытка рвения.

Адмирал с трудом встал и сделал шаг к двери. Ему, знаменитому воину, не пристало звать слуг, чтобы добраться до кровати. Но вдруг он почувствовал, что пол уплывает из-под ног. Здоровой рукой он ухватился за спинку кресла и перевел дыхание. Сердце стучало не в груди, как ему полагалось, а где-то в голове, подобно колоколу, который звонил сегодня весь день. Проклятая лихорадка! Нет, он не позволит ей сорвать его планы в такой момент! Вот только немного поспит и завтра снова займется делами. Он справится, как справлялся всегда.

***

Тем временем герцог Анжуйский блуждал по своим покоям, словно загнанный зверь.

– Да-а, мой принц, – протянул шевалье д’Англере. – Я не пылаю любовью к адмиралу Колиньи, но стрелять в него из вашей аркебузы, когда Париж набит гугенотами, словно бочка огурцами, – верный способ расправиться с вами, а не с ним. Моя бы воля –пристрелил бы самого Гиза, ей-богу.

Герцог Анжуйский слушал своего шута и нервно грыз орехи.

– Пристрелить Гиза… хорошая идея, – рассеянно произнес принц. – Но что же нам делать? Что? В Лувре десятки гугенотов! А в городе их тысячи! Гвардия Генриха Наваррского немногим меньше парижского гарнизона и состоит из отборных солдат!

– Вот именно, – д’Англере вспомнил тот день, когда наблюдал из окна трактира «Синий петух» за войсками, входящими в город. – Так что теперь, когда Гиз поссорил вас с гугенотами, от герцога уже не отвертеться. Вы с Гизом теперь союзники навеки, поздравляю. Надеюсь, вы рады такому другу… Впрочем, по-настоящему плохо даже не это.