Татьяна Скворцова - Восход стоит мессы

– Известно, что всякую красивую женщину молва винит в легкомыслии, а умную – в дурном характере, – возразил Генрих.

Карл хмыкнул.

– Забавный вы все-таки народ, гугеноты: совсем не так нетерпимы, как желаете показаться. Вот твой Колиньи, например… – он запнулся, силясь вспомнить, что хотел рассказать про Колиньи, но не смог. – Черт с ним, с Колиньи… – продолжил король после паузы, потом обнял Генриха за плечи и, доверительно дыша перегаром и чесноком ему в лицо, сообщил: – У меня кормилица гугенотка. В юности я и сам хотел стать гугенотом, представляешь? С матушкой бы, наверное, удар сделался, – Карл захихикал, как захрюкал. Король уже почти висел на шее у Генриха, а был его величество весьма грузен. Генрих, с трудом удерживая его, мужественно терпел. Помощь пришла откуда не ждали.

– Сир, я слышал, ваша последняя охота оказалась на удивление удачной, – из-за спины Генриха неожиданно возник герцог де Гиз. Генрих не видел, как он подошел, но его появление было очень кстати. Охота, по счастью, интересовала короля больше, чем гугеноты. Он тут же забыл про Генриха и переключил свое внимание на Гиза.

Гиз был давним знакомцем Генриха, они учились вместе в college de Navarra 12 12 College de Navarra – учебное заведение для высшей аристократии, основанное в Париже Маргаритой Наваррской, бабушкой Генриха и сестрой короля Франциска I. , когда маленький принц Наваррский жил в Париже. Три Генриха: Генрих Анжуйский, Генрих Наваррский и Генрих де Гиз играли одной компанией, наводя ужас на воспитателей своей неуемной энергией и изобилием титулов. Однажды они с юным Гизом въехали на осле в залу, где Екатерина Медичи давала аудиенцию какому-то послу, кажется, испанскому. Им тогда здорово влетело.

С тех пор Гиз заматерел – чтобы не сказать растолстел – и превратился в златокудрого Голиафа, покорившего сердца всех парижских лавочниц. Несмотря на некоторую полноту, он был красив, а главное – обладал жаждой жизни и обаянием самца, что всегда безотказно действуют на женщин и чернь. Он возглавлял католическую партию, выступавшую против Сен-Жерменского мира, не скрывал своей ненависти к гугенотам и пользовался в Париже таким влиянием, что сам король опасался его.

– Вы не представляете, герцог, какого кабана мы затравили…– с трудом произнес король, обращаясь к Гизу. – Кстати, почему вас там не было? Ах да, я же вас не пригласил…

Бросив на Гиза благодарный взгляд и извинившись, Генрих постарался побыстрее исчезнуть из поля зрения Карла.

«А он не так уж плох, наш Гиз», – подумал Генрих. – «Во всяком случае, и от него бывает польза».

Генрих огляделся по сторонам в поисках своих. Возле окна он заметил Антуана де Гаро, беседовавшего с Филиппом дю Плесси-Морнеем, одним из приближенных адмирала Колиньи.

– Мы тут обсуждаем придворные порядки, сир, – пояснил Антуан, когда Генрих к ним приблизился. – Вот господин дю Плесси говорит, будто бы при дворе английских королей есть такая должность – называется «хранитель королевского стула». Это тот, кто подтирает зад его величеству. Весьма почтенное занятие, ибо лишь самые достойные могут прикасаться к священной особе короля.

– Вы предлагаете завести такую и при наваррском дворе, господин дю Плесси? – спросил Генрих.

– Боюсь, Наварра слишком мала для этого, мой государь, – ответил Морней. – Если дворяне будут заняты на подобных должностях, некому станет воевать.

– А ты что, хотел бы стать хранителем стула? Я и не знал, что ты, оказывается, карьерист, – заметил Генрих, обращаясь к Антуану.

– Ну что вы, сир. Это привилегия высшей знати, я для эдакой службы не достаточно родовит.

Генрих рассмеялся и хлопнул его по плечу.

– Уговорил, оставим ее для герцога де Гиза.

В окружении своих дам, блистающих нарядами и украшениями, в зал вошла принцесса Маргарита. Милостиво кивая придворным, она прошествовала к отведенному для нее креслу. В платье из розового шелка, расшитого мелкими жемчужинами, она казалась невероятно свежей и юной в этой душной зале. Генрих поймал себя на том, что не может оторвать от нее глаз.

«Просто ты еще не видел мадам Маргариту», – вспомнил Генрих слова Катрин.

– А ведь нам невероятно повезло с будущей королевой, сир, – сказал Гаро, перехватив взгляд Генриха. Тот улыбнулся.

– Так подойдите к ней, ведь вы жених, – подтолкнул его приятель.

Генрих покачал головой. Он видел, что она заговорила с каким-то красивым молодым дворянином, и не хотел мешать. Он понимал, что нет вернее способа вызвать к себе отвращение, чем злоупотребить своими жениховскими правами.

– Экий вы скромник, сир, – попенял ему Антуан. – Раньше вы таким не были.

Генрих не стал отвечать. И все же, когда музыканты заиграли аллеманду, согласно этикету он пригласил ее на танец.

Принцесса присела в легком реверансе и подала ему руку. В каждом ее движении сквозила уверенная грация придворной дамы. Только сейчас Генрих сообразил, что ужасно танцует, и впервые всерьез пожалел об этом пробеле в своем воспитании.

– Вы чудесно выглядите, мадам, – искренне произнес Генрих, ведя ее на середину залы за кончики пальцев. Он корил себя, что оказался не в состоянии придумать что-нибудь получше.

– Благодарю, ваше величество, – ответила она, с вежливым равнодушием принимая его банальный комплимент.

Танец начался, и они закружились по зале. Танцевал Генрих и вправду неуклюже, принцесса же делала вид, будто не замечает его неловкости. В конце концов Генрих сбился и перепутал фигуры. Впрочем, и теперь она ничего не сказала, лицо ее оставалось таким же бесстрастным. Генрих же подумал, что если он хочет производить впечатление на столичных красавиц, придется ему взять несколько уроков хореографии.

– Благодарю за танец, мадам, – сказал он, проводив невесту к ее дамам.

– Вы оказали мне честь, сир, – так же церемонно ответила она, но когда Генрих отдалился, негромко добавила: – Спасибо, что не отдавили ноги.

Последние слова не были предназначены для ушей короля Наваррского, но в эту секунду музыка на мгновение смолкла, и Генрих легко разобрал язвительное замечание. Впрочем, ему нечего было ответить, и он предпочел сделать вид, что не слышал.

Генрих отлично понимал, что в глазах своей невесты он всего лишь деревенский увалень, которого навязали ей в мужья.

С трудом заставив себя не пялиться на нее, Генрих повернулся к открытому окну и отодвинул тяжелую портьеру. Из окна сразу потянуло вечерней свежестью. Он вдохнул болотный запах реки и подставил лицо легкому ветерку.

На другом берегу Сены мерцал поздними огоньками город Париж. Город каштанов и акаций. Город монахов и блудниц. Город стряпчих и трубадуров. Город, который по воле короля Франции открыл ему, Генриху Наваррскому, свои ворота. Город, который его ненавидел.