Владимир Беляков - Норильские судьбы. Повести, рассказы, мемуары

Заводской улице. Потом выплеснулась на Горную и дальше, цепляясь за столбы с ключей проволокой, начала взбираться по склонам горы Шмидта. Достигла Зоны. Ворвалась в открытые ворота. Проникла в барак, где я когда-то сидел. С нар начали подниматься заключенные и, подталкивая друг дружку, устремились во двор. Все улыбались, смеялись, показывали на меня, кричали:

– Ну и Вольдемар. Вот молодец. Ну, дает!

Охранник на вышке спросил:

– А что означает это имя – Вольдемар? И почему он не в бараке, со всеми?

Ему бросились объяснять, что имя означает «знаменитый властитель». А властителю нельзя в барак, нельзя со всеми.

Цыганка подошла, нежно взяла меня за руки. Ее руки были мягкие, бархатные, теплые. Детишки, в рваной одежде, танцуя, окружили нас. Музыка стала играть «Дану-Данай». Держась за руки, мы пустились с ней в пляс, глядя друг другу в глаза. Все кругом завертелось, закружилось, все быстрее и быстрее. Я начал терять ее из виду.

– Вольдемар. А Вольдемар! Ты меня слышишь?

Цыганка вдруг начала растворяться и снова появилась в белом халате. Я пригляделся. Передо мной стояла уже знакомая мне дежурная медсестра и держала меня за руки.

– Что опять цыгане? – спросила она. Я утвердительно кивнул головой.

– Давно пьешь?

– Не помню.

– Значит, давно.

– Ничего, Вольдемар. Сейчас тебе будет лучше. Поспишь. Отдохнешь.

Она направилась ко мне, держа в руках шприц. Из-за ее спины выглянула все та же молодая цыганка. Она черными красивыми глазами пристально смотрела на меня. На огромных ресницах зависла слеза, сорвалась и покатилась по щеке, затем вторая, третья. Заиграла скрипка. Печальная мелодия проникла в грудь, успокаивая и лаская сердце. Я последний раз взглянул ей в глаза. Она с грустью улыбнулась мне и прижалась к моей щеке. Ее волосы пахли полынью. Я тоже улыбнулся. И уткнувшись ей в грудь, вдруг заплакал. Она гладила меня по голове и тихо шептала:

– Все хорошо, Вольдемар. Все будет хорошо!

Катер слегка покачивался у причала. Набегающие волны разбивались о его металлический корпус монотонными ударами. Лежа в койке, Палыч смотрел в иллюминатор. Огромная гора угля, предназначенного для вывоза в северные поселки, занимала большую часть причала и угнетала своим мрачным, черным видом.

Через два дня он встанет за штурвал и поведет баржу к далекому мысу Входной. Более десяти лет ходил он по этому маршруту. Знал все коварные мели озера Пясино, все изгибы, заливы, протоки одноименной реки. Сотни тонн угля, топлива, древесины, стройматериалов перевез он по этим местам направляясь на Север и столько же тонн оленины, рыбы перевез, возвращаясь назад.

Северная речная навигация отпускает короткий период. Большой уровень воды держится от силы два месяца. За это время необходимо завезти максимальное количество груза в отдаленные северные поселки оленеводов, промысловые хозяйства охотников и рыбаков.

Настроение было удрученное. В эту навигацию команда на судно подобралась никакая. Моторист – закодированный алкаш. Его помощник – кандидат на кодировку. Матросы – два юных романтика, уже успевшие получить условный срок, попробовать спиртное, наркоту и табачную дурь. Раньше с таким составом он не пошел бы даже в гальюн. Но создался острый дефицит кадров. За деньги, которые платили сейчас, трудно было подобрать хороших матросов. Заработок был привязан к количеству перевезенного груза и для этого нужен был слаженный, дружный коллектив. Только при этих условиях можно было рассчитывать на возможное максимальное количество ходок за период навигации. Выбора и выхода не было. Как говориться, на безрыбье и сам раком встанешь.

Какая ни есть, но команда подобралась. И тут вскрылась еще одна проблема. Выяснилось, что никто не умеет готовить. А перебиваться сухим пайком и яичницей, означало через пару дней потерять и этот состав. На вывешенные объявления никто не откликался. Желающих не находилось. Остался один день, чтобы отыскать повара. Палыч, поднял свое массивное тело, сел на край койки и отчаянно крикнул:

– Аврал!

Через минуту команда была в сборе.

– Кидайте ваши задницы на баки и слушайте сюда. Я имею вам сказать пару слов.

Все уселись, внимательно глядя на капитана.

– Я не Моисей. Я не буду говорить вам долго, но я буду говорить вам смачно! – начал капитан.

Одесский сленг активно жил и сохранил себя в манере разговора у Палыча, прожившего большую часть жизни на окраине Одессы, в «биндюжном» районе Бурлачья Балка, откуда он был родом. За десятилетие, которое он прожил на Таймыре, он не растерял эту манеру.

– Через день мы отдадим концы. Четыре дня хода только туда. Там нас облегчат за два дня и таки снова нагрузят, чтобы пять дней мы имели интерес вернуться обратно. Я дико извиняюсь, но мне ужасно любопытно, кто из вас умеет готовить баланду? Я не какой-нибудь там гицель, но, если мы будем плохо кушать, мы начнем нервничать и плохо думать о работе. И тогда нам всем придет капец. Ведь это дважды два.

Команда молчала.

– Так, я понял. Видит Бог, передо мной сидят четыре истукана. И мне становится ужасно любопытно, а шо эти идолы будут хавать в пути?

Стояла тишина.

– Они молчат. Как вам это нравится?

Моторист посмотрел на Палыча и буркнул:

– Капитан. Ну, где нам еще искать повара? Мы же и так все кругом обошли. Даже в сортирах висят наши объявления.

– Где взять кока? Чтоб я так знал, как я не знаю. Но мы же артель. Я не буду делать вам скандал и тошнить на нервы. У нас один день. Берите ноги вперед. Я тоже возьму, немного поволнуюсь.

Встал, накинул поверх тельняшки пиджак и боком направился к трапу. Команда последовала за ним. Все разбрелись по поселку.

Палыч зашел на территорию норильского Госпромхоза. Там кипела работа. Бригады суетились, занимаясь подготовкой к отстрелу оленя. Бегали, таскали, грузили. Зашел в столовую. Сел за стол. С кем-то поговорил. Ему не обещали, но сказали, чем могут, посодействуют.

Вечером вся бригада собралась в кубрике. Сидели в полном молчании. Из небольшого телевизора Михаил Сергеевич убеждал, что в проведении антиалкогольной компании достигнут консенсус на основе общего согласия и отсутствия принципиальных возражений у большинства заинтересованных лиц.

– Какой говнюк! – бросил Палыч. Все посмотрели на него. – Да. Да! Я вам скажу даже больше. Кретин! Шо вы себе думаете? Только такой идиёт как я мог забыть про геологов? – он ударил себя ладонью по лбу.

– Палыч. Мы и к ним заходили, – успокоил один из романтиков. Капитан обреченно сел и запустил пятерню в волосы.