Анатолий Хитров - Студёное море

После недолго молчания, за бояр отвечает Данила Милославский.

– Смоленск – строение московское. В нем много стрельцов, много казны и за него надобно стоять.

– А что скажет наш главный стрелецкий воевода? Готовы ли мы начинать войну и освободить Смоленск? – спрашивает царь боярина Артамона Матвеева.

– Для войны с Польшей надо собрать большое войско. Пока мы не готовы воевать с поляками. Можем помочь гетману Хмельницкому оружием, порохом. Мы не будем возражать, если наши донские казаки будут воевать на стороне гетмана.

На том и решили.

– Нужно пособить Украине деньгами, – продолжал Алексей Михайлович. – Что на это скажет царский казначей?

– Казна пуста, государь! – низко кланяясь, ответил боярин Ховрин. – Налоги собираются с большим трудом. Народ обнищал. Для помощи Украине нужны пожертвования.

Наступила тишина. Бояре упрямились. После Грозного страх перед царским оком поубавился. Сидят себе важно, надувают щеки, делая вид, что решают государственные дела. Твердят одно: у них тоже денег нет. Пусть, мол, казначей берет деньги из запасника царской казны, а потом пополняет его за счет сбора новых налогов – «с миру по нитке». Но царь нахмурился, напомнил о Соляном бунте и на этот раз настоял на своем. Боярам пришлось раскошелиться…

Царь облегченно вздохнул и вопросительно посмотрел на Бориса Ивановича Морозова. Тот низко поклонился, давая знать, что все сделано правильно.

–‑ А теперь, бояре, подумав, дайте государю совет, как решить вопрос о воссоединении Украины с Россией?

Молчание бояр было долгим. Первым его нарушил самый молодой, грамотный и дальновидный боярин Ордин-Нащокин.

– Решение этого вопроса, государь, требует согласия двух народов – русского и украинского. Поэтому спешить не надо. Пусть Хмельницкий спросит свой народ, а мы свой. Этот вопрос надо решать на большом Соборе, для чего пригласить духовенство и выборных людей из стольников, стряпчих, из дворян московских и жильцов по чинам; из дворян и детей боярских больших и малых городов, слобод и посадов.

Боярина Ордин-Нащокина поддержали бояре Колычев и Салтыков, а также думный дьяк Унковский. На том «государь указал, и бояре приговорили»: вопрос окончательно решить на Земском Соборе вместе с высшим духовенством и выборными людьми разных чинов. А пока послать к гетману Хмельницкому высокое московское посольство, чтобы узнать, хочет ли народ Украины жить вместе с Россией.

13 марта 1649 года по указанию царя Алексея Михайловича в Чигирин, где размещалась ставка и канцелярия гетмана Хмельницкого, выехал царский посол думный дьяк Григорий Унковский. Вместе с ним на родину отбыл и посол Силуян Мужиловский.

В этот же день, после проводов посольства, Артамон Савельевич заехал к Алексею Хватову. Ещё на пороге дома, улыбаясь, он протянул другу его челобитную, на которой рукой царя было написано: «Быть по сему» и стояла круглая печать с двуглавым орлом.

– Спасибо, Артамон. Царская грамота поможет нам решить многие проблемы. Моя мечта о снаряжении государевой морской экспедиции на Новую Землю сбывается!

Он крепко обнял и трижды поцеловал Артамона Савельевича.

– Ты настоящий друг!

Оленька была молода и ослепительно красива. Алексей Васильевич долго смотрел на смущенное, залитое румянцем девичье лицо.

– Вот ты какая стала, тебя и не узнать!

Подойдя почти вплотную, добавил:

– Ну, здравствуй, красавица!

Оля подняла голову и, преодолев смущение, смело посмотрела прямо ему в глаза. Алексей Васильевич вздрогнул и неожиданно для себя растерялся. Наступило неловкое молчание. Его сердце вдруг забилось, словно колокол при пожаре… «А была девочкой с косичками», – подумал он.

– Что же Вы стоите? Проходите, садитесь!

Оля, слегка присев, сделала красивый жест рукой в сторону стульев, стоящих у низенького резного столика. В этом жесте Алексей Васильевич почувствовал не только женскую грациозность, но и силу, покорился ей и как-то неуклюже, по-медвежьи, плюхнулся на стул с подлокотником. Оля, поправив шелковое платье, легко и непринужденно села рядом.

Снова наступило неловкое молчание.

– А мне рассказывали, что Вас там, в Мангазее, чуть медведь не задрал.

Оля лукаво посмотрела на Алексея.

– На охоте, – добавила она.

– Да, было дело. Однако Бог миловал! – Алексей Васильевич показал глубокий шрам на левой руке. – Свирепый медведь попался…

Оля наклонилась к Алексею Васильевичу и, рассматривая жесткие рубцы, нежно, одними лишь кончиками пальцев, погладила его руку.

– Наверное, очень было больно?

Алексей не ответил. От прикосновения её руки, как от вспышки молнии, он словно окаменел. Оля заметила это и, озорно поведя бровями, повторила свой вопрос.

– Ах да! – словно проснувшись от летаргического сна, тихо произнес Алексей Васильевич. – Кровь увидел и боль почувствовал только после того, как удалось вырваться из медвежьих объятий. Все произошло так быстро… Нож выручил. А то лежать бы мне в сырой земле на краю света.

– О, это ужасно! – Оля снова нежно погладила его руку. – Хорошо, что все обошлось благополучно.

Она глубоко вздохнула, низко опустила голову и уточнила:

– Хорошо… И не только для Вас!

Они посмотрели друг на друга и улыбнулись.

– Мой дедушка Феодор Григорьевич часто говорил, что для русского человека нет ничего страшнее, чем умереть на чужбине! Вы, наверное, знаете, что он у нас вечный странник… Позапрошлым летом снова отправился бродить по святым местам и вот уже больше года живет на Соловках. Перед отъездом сказал: «Ждите, помирать непременно вернусь в свой родной Троице-Сергиев край!»

– Странно, но я тоже замечал, что многие старики будто чувствуют приближение своей смерти и загодя готовятся к ней.

Алексей Василевич на минуту задумался.

– Помню, я ещё мальчонком был… Мой дедушка, за две-три недели до смерти, сидя на завалинке дома и посматривая на тёплое яркое солнце, обнял меня, ласково потрепал за волосы и с грустью сказал: «Чую, Алёша, не дожить мне до лета. Уйду от вас с талой водой». И действительно, весной, в самый разгар половодья, его не стало… Тогда мне было чуть больше семи лет, но эти слова деда Егора запали мне в душу на всю жизнь.

Алексей Васильевич встал и подошел к окну. Оля тоже подошла к окну, но с другой стороны и, откинув белую кружевную занавеску, увидела чуть влажные голубые глаза Алексея. Она открыла форточку, и в комнату ворвался свежий воздух.

На дворе по всему чувствовалось приближение весны: солнце почти до самого основания вытопило свисавшие с крыши сосульки, серебром распушились на вербах почки, в голубом небе появились стаи журавлей. В такие весенние дни Оля любила смотреть из окна во двор, где жизнь текла своим чередом, всегда размеренно и неторопливо.