Анатолий Хитров - Студёное море

© Хитров А.Н., 2021

© ООО «Издательство Родина», 2021

Жаркое лето 1648 года, постепенно остывая, к концу сентября оказалось в крепких объятьях золотой осени. Наступила прекрасная пора листопада, когда деревья, готовясь к зимнему сну, охотно сбрасывали свой пожелтевший наряд. Только кроны могучих дубов оставались ещё зелёными – значит, быть зиме морозной!

В осеннем лесу – как в храме во время праздничной литургии: светло, торжественно и благоуханно. С раннего утра до вечерней зори не смолкает многоголосый птичий хор. Повсюду шуршат листья, и пугливые зайцы спешат покинуть лес, чтобы отлежаться где-нибудь в тиши скошенных луговин и полей. А навстречу им в поисках красной рябины в лес устремляются шумные и веселые стайки дроздов.

По вечерам, когда с чистого, окрашенного багрянцем небосвода струится тёплый свет, в лесу раздаются трубные звуки сохатых. Лосиные следы ведут на поляны, где они устраивают свои любовные поединки. Их яростный рев и страшные удары рогов слышны далеко за версту. Бой нередко продолжается до темноты, и победитель – крупный самец, – гордо вскинув развесистые рога, твердой поступью уходит с молодой и стройной важенкой в туманную даль леса. Там, в сказочной глуши, они будут колдовать над созданием сильного потомства. Осень – пора гона…

На исходе октября погода резко ухудшилась: небо заволокло тучами, наступили дождливые, серые дни. В лесу стало совсем тихо. Осторожные глухари летят низко, чуть не задевая крыльями опавшие листья, и бесшумно растворяются где-то в пожелтевшей зелени дубрав. Все дольше задерживается на полянах густой туман, а холодок леса белой паутиной изморози покрывает траву. Лосиные следы, залитые чистой водой от ночного дождя, под утро затягиваются первыми звенящими льдинками. Высоко в небе пролетают огромные косяки журавлей. В плотные стаи спешно собираются и улетают на юг грачи. Только дрозды пока не могут оторваться от своего лакомства – красной рябины. Но вот ударили первые морозы, запела свои зимние песни поземка, и последние стайки дроздов покинули лес.

Артамон Савельевич сидел в гостиной у тёплой печи и с любопытством смотрел на окна, красиво расписанные легким морозцем. «Чудеса, да и только! – думал он. – Неживая природа, а красоту человеческую понимает…»

Он улыбнулся, подбросил в печь дрова, поудобнее уселся и, глядя на окна, долго ещё любовался красотой сказочного леса из снежинок, которые то ярко горели как крошечные свечи, то гасли, покорно прячась под серое покрывало вечерних сумерек.

Неожиданно с улицы послышался конский топот.

«Кого это несет нечистая в такой час?» – удивился Артамон Савельевич, встал и быстро подошел к окну. К дому галопом скакал всадник. По статной фигуре седока, казенной одежде и манере держаться в седле Артамон Савельевич без труда узнал в нем стрелецкого сотника Якова. Царский гонец резко осадил рыжего иноходца у самого крыльца боярского дома и, увидев кучера Прохора, хриплым голосом крикнул:

– Боярину Артамону Ховрину в среду на постной неделе быть в Думе. Так повелел государь!

Круто развернувшись, он галопом поскакал в сторону Свиблово в имение боярина Хватова. Узнав от кучера волю царя, Артамон Савельевич в сердцах схватился за бороду и проворчал:

– Вот те на! Опять думу думать надо!

Артамон Савельевич не любил сидеть в Боярской думе и смотреть, как тучные бояре, одетые в собольи шубы и шапки, обливаясь потом, прели, как пшенная каша в котле… Знал он, что любая затея царя требовала немалых денег. А где их взять?

Древний род Ховриных исстари на Руси был при Денежном дворе. Ховриным доверялась царская казна. Многие государственные тайны, связанные с чеканкой серебряных монет и пополнением золотого запаса казны, передавалась по наследству. Забота о богатстве царей московских считалась священным долгом рода Ховриных. Однако прошли те старые добрые времена. Новое поколение – новые нравы! Артамон Савельевич не так рьяно, как его отец исполнял обязанности царского казначея. Сам он мало вникал в дела Денежного двора, жил легко, в роскоши. Должность свою не любил. Часто думал: «Близок к царю, но все же холоп! К чему этот почет, если жизнь омрачается вечными хлопотами о пополнении царской казны».

Артамон Савельевич сладко зевнул, пытаясь задремать, но мысль о Думе не давала покоя: «Какие бы там не решались дела, а разговора о деньгах не миновать». Медленно закрыл глаза, и в голове, как февральские метели, закружились разные мысли. Вспомнил, как две недели назад свои люди из Разбойного приказа донесли, что в кабаках появились «воровские деньги» – рубли, обрезанные на одну треть, а то и наполовину. А в торговых рядах Китай-города в ходу были монеты, сработанные из низкопробного серебра. «Ты, Артамонушка, гляди в оба. Не ровен час, узнает про все это наш царь-батюшка Алексей Михайлович, скандалу быть!» – предупреждал Артамона Савельевича его дядя Иван Данилович. Молодой Ховрин решил посоветоваться с ближним боярином Богданом Дубровским из приказа Большой казны. Тот, недолго думая, сказал, как ножом отрезал:

– Кто ведает Монетным двором и чеканит деньги, тот и должен докладывать царю о фальшивомонетчиках.

Пришлось бить челом государю. Узнав про это, царь приказал поймать вора. «Быть ему без головы! – нахмурив брови, сказал он тогда своему казначею. – Пусть знает народ, кто худые деньги чеканит да людей обманывает. От него, разбойника, все беды. Так-то!»

Царю эта мысль пришлась по душе, и он, довольный, направился в Соборную церковь. Алексей Михайлович слыл тихим, богомольным. Не чета Грозному. Однако власть свою показать да кровь пустить любил… Правда, после Соляного бунта стал осторожней, хитрей. А тогда, полгода назад, думал, что царю все можно, народ все стерпит. А чем это кончилось?

Артамон Савельевич налил большой жбан квасу и почти залпом выпил его. После вчерашней бани и затянувшегося застолья он ещё не совсем пришел в себя: побаливала голова, хотелось пить, клонило ко сну. Боярин подвинулся ближе к печке и, глядя на раскаленные, тёмно-красные угли, вспомнил зловещёе зарево пожаров, полыхавших по всей Москве. Не послушал его тогда молодой царь, взял да и ввел побочный налог на соль – по двадцать копеек с пуда. И пошло! Без соли на промыслах гнила рыба, в деревнях стеной стоял зловонный запах прокисшей капусты, свиное сало становилось жёлтым и прогорклым. Не зря в народе говорят: «Беда не приходит одна!» По стране волной прокатился мор, а за ним и гнев народный.