Анатолий Хитров - Студёное море

Жара и горьковатый запах полыни – первые признаки наступления красного лета. Все короче и темнее становились ночи, все длиннее – солнечные летние дни, с тёплыми грибными дождями и грозами.

– Ну вот, дожили, – делая ударение на «о», сокрушенно говорила Дарья и недовольно поглядывала на небо, по которому плыли кучевые облака. – Ну, каждый божий день гремят грозы! Хоть бы один день себе и нам отдых дали…

Но не тут-то было. К вечеру, когда спадала жара, облака вновь собирались вместе и обильно поливали землю тёплым дождем. Было забавно смотреть, как серые тучки раскатисто и громко смеялись, хватая себя огненными руками за бока. Поиграв друг с другом в салки, тучки быстро исчезали, таяли как льдинки, и на голубом небе вновь величаво выплывало солнце в своем красноватом вечернем платье.

«Ничего в нашей жизни не летит так быстро, как время. И ничего не проходит бесследно, – думал Алексей Васильевич, глядя, как Оля вместе с Дарьей готовят ужин. – Кажется, свадьба была только вчера, а пролетело уже почти два месяца, и надо собираться в дорогу».

Всю ночь до утра они проговорили об отъезде. Впервые за эти дни Оля призналась мужу, что немного страшиться уезжать так далеко от родительского дома.

– Да и бабушку оставлять одну жаль, – добавила она с грустью.

Алексей Васильевич решил успокоить жену, обнял и спокойно сказал:

– Человеком управляет характер, а у тебя характер сильный. Страх не вечен, со временем он пройдет. Бабушке Марине, конечно, без тебя будет нелегко. Нет ничего страшнее одинокой старости… Но для твоей бабушки, к счастью, это временная жизненная проблема. Вернется дедушка Фёдор из Соловецкого монастыря домой, и все у них снова будет хорошо.

Оля с благодарностью посмотрела на мужа и крепко поцеловала.

– Ты просто устала от этих дум. Лучше утром подольше поспи, – посоветовал ей Алексей Васильевич. – Сон хороший доктор, быстро снимает усталость и беспокойство.

Ехать решили после Ильина дня, а с завтрашнего дня начать сборы в дорогу.

Алексей Васильевич быстро уладил все свои дела в Пушкарском приказе, а Оля сделала необходимые покупки в торговых лавках на Сретенке.

В среду на страстной неделе их навестили Ховрины.

– Я свое слово держу, – сказал Артамон Савельевич и указал на банщика, стоящего позади боярина.

Порфирий низко поклонился.

– Спасибо, друг. Не забыл наш уговор, – сказал Алексей и обнял Артамона Савельевича. – В пути доверим ему лошадей. Справишься?

Воевода строго посмотрел на Порфирия.

– Знамо дело, с детства к лошадям приучены. Не сомневайся, барин! – уверенно сказал банщик, ещё раз поклонился и тихо вышел.

Дома он застал жену в слезах.

– Наше дело кучерское – куда барин прикажет, туда и править будем, – решил пошутить Порфирий.

Но Евдокия промолчала, ещё больше нахмурилась и прикрыла концом платка заплаканные глаза. Уезжать из столицы ей не хотелось. Привыкла к хорошей, тёплой и сытной жизни. А привычка, известное дело – вторая натура, её сразу не перешагнешь и не сломаешь. Но спустя некоторое время успокоилась. «Значит, судьба, – подумала она. – Снова, как в Сибири, снега, метели, лютые морозы…». В молодости ей все это нравилось.

Елизавета Петровна посоветовала сестре взять с собой Дарью.

– Путь на Север не ближний, в дороге без кухарки не обойтись, – сказала она Оле.

Дарья очень обрадовалась этому решению своей хозяйки. Во-первых, потому, что она за этот месяц уже привыкла к Оле. Во-вторых, ей очень захотелось вновь побывать в родных краях, в Кондопоге, повидаться с родителями, полюбоваться на светлые воды Онего. Дарья была ещё молода, а молодость всегда вселяет надежду… Глядя на счастливую молодую барыню, она в душе надеялась на перемены и в своей личной жизни. «Бог даст, и я найду свое счастье», – подумала она и трижды перекрестилась.

Сборы и проводы продолжались всю страстную неделю. Гостей не успевали встречать и провожать. Много было сказано напутственных слов, много пролито слез.

Наконец, рано утром сразу после Ильина дня, карета воеводы Хватова, запряженная тройкой вороных лошадей, выехала на Соловецкий тракт.

Прощай Москва! Прощай столица! Сердце Оли сжалось, на глаза навернулись слезы.

Когда проехали версты три, то впереди показались Воробьевы горы: их синева сливалась с тёмным, как горное озеро, небом. К вечеру добрались до знаменитого старинного русского села Талдомы. Там и решили заночевать. Село славилось тем, что в нем жили бедные и неуемные люди, но всегда гордые и независимые.

Воеводу с женой разместили в просторном доме купца Никиты Калашникова, а остальных – на дворе, в людской.

После ужина Алексей Васильевич сразу ушел в отведенную молодоженам комнату, разделся, лег в кровать и стал ждать жену. Закрыл глаза и не заметил, как задремал. Вдруг его ухо чутко уловило легкие шаги и тихий шелест ночного платья. Оля подошла и села на край у его изголовья. Сквозь дремоту Алексей почувствовал родной запах её душистых волос, открыл глаза и, увидев жену, чуть не задохнулся от прилива чувств. «Это любовь»! – снова, уже в который раз, пронеслось у него в голове.

Дарья и Евдокия быстро управились со своими кухонными делами и легли спать тут же, в людской, на большой русской печке. На широких полатях они расстелили свои полушубки, которые на всякий случай взяли с собой на Север.

– Пригодились шубы-то, – поглаживая рукой овечью шерсть, удовлетворенно сказала Евдокия. – От сибирских морозов только они, родимые, нас и спасали.

Лежа на тёплой печке долго, по-бабьи, болтали. Вспоминали молодые годы, девичьи шалости с парнями. Закончился разговор, как это всегда бывает у деревенских баб, осуждением мужиков, как своих, так и чужих.

– Мужик мне попался в мужья, – сокрушалась Евдокия. – Ни в поле послать, ни дома оставить… Только и умеет баню топить. А уж по нашей, бабьей части, он совсем никчемный. Ни мужицкой силы тебе, ни женской ласки.

Она подвинулась ближе к Дарье и заботливо накрыла её одеялом.

– Ночью, бывало, схватится обеими руками за грудь и сосет ее, точно дите полугодовалый. Поменять бы его, да жалко – привыкла.

Порфирий долго возился с лошадьми: напоил тёплой водой, привязал каждую к отдельному стойлу, дал всем сена и по полведра овса. На краю села негромко залаяли собаки. Солнце село, и все сразу погрузилось во тьму.

Кучер долго стоял и слушал, как лошади монотонно жуют овес. Потом посмотрел на звездное небо, глубоко вдохнул свежего летнего воздуха, зевнул и медленно полез на сеновал. Но заснуть сразу не смог. В голове по-прежнему кружились мысли вокруг отъезда в дальние края. Еле уговорил жену. Пришлось стать на колени… Человек он был тихий, покладистый. Очень хотел иметь детей, но пока Бог не дал. Кто в этом виноват, один Господь Бог знает. Засыпая, вспомнил свою матушку и её разговор с соседкой у плетня своего дома. «Порфирий-то наш в «рубашке» родился. Не будь рядом бабки-повитухи Клавдии Ситниковой, вряд ли у него прорезался голос. А без первого крика нет первого вздоха. Без первого крика – смерть!»