Владимир Бородин - Корзина полная персиков в разгар Игры

поводу принадлежащего мне имущества. Все мое имущество, полный перечень коего имеется у моего поверенного Прохора Парфёновича Лапотникова, я завещаю супруге моей Капитолине Климентьевне Охотиной, для использования всех сих средств по полному ея усмотрению на нужды образования и воспитания младших детей. Это завещание имеет законную силу. Душеприказчиком я назначаю упомянутого ниже господина Лапотникова. Настоящая духовная составлена в двух экземплярах, один из которых остаётся пока у меня, а второй у супруги моей. Москва, 15 января 1904 года. Гордей Евграфович Охотин».

Той мрачноватой весной Сергей Охотин созрел в неожиданном решении отправиться за тридевять земель на фронт. Он слишком болезненно ощущал свою несостоятельность на литературном поприще, но желал «непременно что-то хорошее и полезное совершить в этой убогой жизни. Я даже ни влюбиться толком не способен, ни даму увлечь – ни рыба, ни мясо. Да, я – пацифист, против оружия вообще. Оружие есть дикость. Но война уже идёт и там гибнут достойные сыны Отчизны, так что такого как я жалеть! Порешат – так хоть с пользой». Все знавшие его были озадачены: «Да он же и мухи не обидит, куда ему с ружьём в атаку?» Гордей отдавал себе полный отчёт в том, какую великолепную мишень представляет собой белое рыхлое тело его неповоротливого медлительного третьего отпрыска. Он очень нервничал, но никогда бы не позволил себе слишком усердно отговаривать сына от принятого решения: «Охотинская кровь взыграла. Протрубила труба и призвала потомка героя 1812 года». Узнав о решении Серёжи из его письма, Лизанька Третнёва поняла, что именно он – герой её сердца. Не статный собранный офицер – Аркадий, а этот «милый беспомощный добрейший Безухов нового столетия. В этом и есть подлинный героизм, а не в ратном усердии обученного». Мать продолжала рыдать ещё три дня после проводов. Узнав о поступке брата, Аркадий всё сокрушается, что не он сам был послан на фронт, что родился он немного поздновато: «Эх, угораздило на год позже родиться! Серёжа, который и ружья не держал ни разу в жизни уже фронтовик! Ведь риск огромен, не сумеет и от шашки увернуться…» Перед отъездом брата Евпраксия пообещала не забывать поливать его странное колючее растение раз в неделю.

15. Гаоляновы кущи

«Иль русский от побед отвык?

Иль мало нас?

Иль от Перми до Тавриды,

От финских хладных скал

До пламенной Колхиды,

От потрясённого Кремля

До стен недвижнаго Китая,

Стальной щетиною сверкая,

Не встанет Русская земля?»

А. Пушкин

«Страшно вокруг,

И ветер на сопках рыдает

Порой из-за туч выплывает луна,

Могилы солдат освещает».

Первый вариант вальса «На сопках Маньчжурии» 1906 года

«Всякая ваша победа грозит России бедствием укрепления порядка, всякое поражение

приближает час избавления. Что же удивительного, если русские радуются успехам вашего

противника?»

Из воззвания социалистов-революционеров к офицерам русской армии

Который день тосковал Серёжа Охотин в ожидании выдвижения на передовую, сидя в аршинной яме, прикрытой гаоляновой соломой и присыпанной слоем глины. Некоторым везло больше: они коротали дни в более просторных фанзах, иных даже под черепичной крышей. Там, в фанзах, посуше, но зато если уж совсем похолодает, то в землянке рядом с печуркой, сложенной из камней и банок из под керосина, будет теплее, утешали себя офицеры, сидящие в землянке. Сергей получил сразу чин пехотного подпоручика, поскольку в месте сбора добровольцев раскусили, что он – сын генеральский и простым солдатом было зачислять уж просто не подобает. Как-то неприлично получилось бы. Вольноопределяющимся он сам не хотел, опасаясь, что солдаты будут на него коситься, как на барчука. Тянулась бесконечная череда бесцветных дней. Кроме расстройства желудка от непривычной пищи и сомнительной воды он пока что не имел никаких острых ощущений от всей этой бесконечной тыловой рутины. Рядом доносились голоса солдат:

– А что с ними цацкаться, с опонцами, бить надо их! Хорошо бить будем, скорей домой попадём, – бодро говорил один, – Наша вера Богу угоднее и мы всё равно одолеем йих.

– Пока что они наших побивали немало… – мрачновато вещал другой.

– Кумышка из пшена сорочинского 211сюда бы нам, – раздался мечтательно-игривый третий голос.

– Тут вот, на передовой и исправиться 212возможности нет. Когда ещё полкового батюшку повидаш… – опять печальный голос, – А домовина 213всегда на нашего брата найдётся.

– А в третьей роте, говорят, убоину подвезли, щей мясных солдаты вчерась отведали. А тут тебе одна гулёна неделями и то уже гнилая, а кто не хочет – чумиза опонская, – вставляет ещё один скороговоркой.

– А ты картовь не брани, пищу нашу, – назидательно первый, оптимистичный.

– Эх, на Японской да на войне! – бодро пропел какой-то солдатик.

«Иль она приснилась мне?» – невольно добавил про себя Сергей. Рядом прошли офицеры, беседуя о чём-то вполголоса. Сергей медленно встал с ящика и очень неумело отдал честь. Старший офицер бравого вида с чёрной бородой с проседью усмехнулся и спросил его имя и часть. После доклада Серёжи, офицер вспомнил, что служил некогда под началом полковника Охотина и спросил, а не Гордеевич ли будет отчество подпоручика? После положительного ответа, офицер пригласил Сергея с ними на чай:

– Наверное, Вы никогда раньше не служили, подпоручик Охотин?

– Никак нет, Ваше Высокоблагородие! – ответил Серёжа, не будучи уверенным ни в погонах, ни в порядке обращения согласно званию.

– Оно и заметно. Уж извините. А как Вы оказались на фронте?

– Добровольцем, Ваше Высокоблагородие.

– Вот это да! Поздравляю! В наше время маловато добровольцев. С последней Турецкой кампанией не сравнить. Отцовская кровь! А какой род занятий Вы избрали до фронта?

– Литераторство, Ваше Высокоблагородие.

– Удивительно! Интересно, сможете ли Вы попасть из своей винтовки в тот камень на бугре? – хитро прищурился полковник.

Солнце садилось и чётко обозначило силуэт камня, обтекая его удлинившимися лучами. Серёжу аж пот прошиб: уж чего, а метко стрелять он научиться не успел. Дали пару раз пострелять, да и то патронов оказалось очень ограниченно. Он приложил приклад к плечу и начал судорожно сжимать левый глаз. Прицел был не в фокусе, очки ли, глаза ли подводили. Выстрел не удался, хотя камень не представлял особой сложности. Когда он понурившись сел рядом с бородатым офицером в маньчжурской фанзе, прямо на глиняный пол к низкому столику, офицеры обменялись взглядами и старший решительно сказал:

– Господин Охотин, мы слишком ценим таких смелых людей как Вы, чтобы посылать их в качестве мяса для японских пушек. В силу недостатка Вашего зрения, в силу того, что нам нужны живые литераторы-патриоты, а не только декаденты, я потребую перевода Вашего в тыл. Там Ваши мозги нам пригодятся. Будете при медицинской части, курсы фельдшера освоите срочно. Там людей ой как не хватает. России нужны свои киплинги, а не только толстые. Толстой велик, но и великого вреда от него хватает. У нас если и есть киплинги, кто имперские амбиции защищает – то бездари. Пишите правду и во славу России, молодой человек!