Анна Соломон - Утерянная Книга В.

Лара выбрала своего евнуха из-за его белой кожи. Он такой бледный, словно не до конца сформировался. Лара подумала (и угадала), что ему понравится пушок у нее на теле. Она разрешает ему полежать в ее кровати, прижавшись грудью к ее спине или спиной к ее животу. Они просто лежат рядом, ничего сверх того. И ради этого он уже тайком носит ей чай, который Ларе запрещают пить, потому что, как говорит Мона, от него волосы растут быстрее. У Лары свой план, как и у Эсфири.

Обе понимают – возможно, их планы наивны. Никакого опыта в таких делах у них нет. Они не владеют тайными знаниями, и все, что у них есть, это вера в собственную исключительность. Одной из них эту веру внушили родители, которые теперь мертвы, второй – ее пещерное племя. Впрочем, им почти всегда удается подавлять и сомнения, и отчаяние, возникшее в первый же день во дворце. Порой отчаяние доходит до высшей точки, вот как сейчас, когда Эсфирь сидит, глядя в стену, туда, где были отметки. Кто-то стер их – словно ударил под дых. В голове теснятся вопросы, она пытается найти ответы на них с тех пор, как попала сюда. Почему не сбежала ночью, когда дядя сказал, что отсылает ее? (Побоялась одна бродить по пустыне.) Почему ничего не сделала в тот день у ворот, когда охранники молча забрали заготовленный Мардуком инжир: не закричала, не устроила сцену, чтобы ее выгнали? (Испугалась, что ее просто убьют.) С чего Мардук взял, что, если узнают, из какого Эсфирь племени, будут неприятности? (Верил, что никого не угнетают так, как иудеев.) Теперь она живет среди полукровок и совсем безродных, а его страх кажется смехотворным. И зачем царю после такой благородной царицы, как Вашти, которая была обучена даже искусству стрельбы из лука и охоте, искать спутницу из простолюдинок и бедуинок? Из женщин, которые могут предложить лишь свои тела (ведь больше у них ничего нет).

– На что уставилась?

Лара вернулась после очередного бритья, ее подбородок красен. Она ложится на кровать рядом с Эсфирью.

– Мои отметки, – отвечает Эсфирь.

– Стерли? – Лара переворачивается на бок, лицом к Эсфири.

– Посмотри! – Эсфирь подталкивает колено Лары своим: «повернись».

Лара качает головой.

– Я так устала… Верю.

Лара закрывает глаза. Эсфирь рассматривает знакомый рисунок вен на ее веках, раздраженную кожу на подбородке и над верхней губой. Как-то раз, наедине с Моной, Эсфирь спросила, почему Лару не отправили домой. Чтобы задать этот вопрос, ей потребовалось все ее мужество, ведь без Лары Эсфирь осталась бы совсем одна. Мона равнодушно (будто у нее спросили, где ночной горшок) ответила, что это значило бы признать поражение. К тому же царский советник любит круглые числа.

Эсфирь кладет руку на подбородок подруги и слегка сжимает, как та научила, плавно, от основания ладони к кончикам пальцев. Лара затихает. Потом ее лицо становится довольным.

– Спасибо, – говорит она, не открывая глаз, и тоже касается Эсфири коленом. – Жаль, что твои отметки убрали. Сколько было?

– Шестьдесят три.

– Считая сегодня?

Эсфирь задумывается. Дни мелькают, сливаются… Она поэтому и вела счет.

– Не знаю.

Болтая и смеясь, входят девушки. Одна из них спрашивает другую о ее хромоте, та отвечает, что это из-за педикюра, но тут третья говорит: «Да ты ж пьяная», – и они смеются громче. Лара открывает глаза для того, чтобы закатить их, и Эсфирь тоже начинает хихикать. Они с Ларой переглядываются, пока остальные обмениваются насмешками. Вскоре разговор перетекает в пересуды о царице Вашти. Эта тема неисчерпаема, одно и то же пересказывают по многу раз, потому что никто толком не знает, что же произошло на самом деле. Каждая из рассказчиц доходит до кульминации, оглядывает остальных и улыбается.

Начинается спор:

– Неужто она еще жива?

– Нет.

– Да! На ней женили осла.

– Вот и нет! Ей отрубили голову.

– Нет же, ее забили камнями.

– А ты откуда знаешь?

– Брат сказал…

– Можно подумать, он у тебя при дворе. Ты же из Фарны.

– Точно вам говорю, ее заживо закопали!

– Представляете?

– Я слыхала, ее посадили на кол. Говорят, видели, как она там торчала…

– Тебя послушать – все торчат.

– Ха-ха-ха!

Девушки смеются. Каждая либо уже попробовала опиум, либо видела, как его принимают другие. Эсфирь и Лара – среди вторых. Подбородок Лары дрожит в ладони Эсфири, а глаза снова закатываются, и Эсфирь хихикает еще громче.

– А я другое слышала, – говорит одна из девушек. – От Матушки Моны.

– От Моны?! Да она ест – и то рот еле открывает. Как это ты ее разговорила?

– Ой, заткнись!

– И что же она сказала?

– Она не про казнь говорила, а про то, за что казнили.

– Ну?

Лара снова закрывает глаза. Ей нехорошо от бритья и от недостатка солнечного света. Она говорит, что чувствует себя старухой; иногда, как сейчас, Лара и внешне напоминает старуху. Губы пересохли до трещин. Наверное, завтра их намажут очередной мазью с вытяжкой из копыта неизвестного зверя. Эсфирь переводит взгляд за окно, на стену дворца и узкую полоску пурпурного неба.

– Я думала, из-за проказы, – продолжает одна из девушек.

– Это все россказни прокаженных.

– Я тоже слышала… Она переспала с царским советником! Ясное дело.

– Затащила евнуха к себе в царское ложе.

– И разболтала царские тайны!

– Мне мама говорила, что Вашти царя пыталась отравить.

– А потом тебя отправила занять ее место?

На мгновение все умолкают. Эсфирь смотрит, как к стене подлетает черная птица с желтыми крыльями, и тут же исчезает в сумраке.

– Так рассказать вам, что Мона говорила? Царь устроил пир семидневный и велел Вашти оставить пир для женщин и прийти показаться царю и его людям – в короне.

– Ну, и?

– Ты не понимаешь, что ли? В короне , и всё. Нагишом.

– Почему нагишом-то?

– Так Мона сказала. Мол, он велел царице явиться в короне, а она возьми да и откажись, и тогда…

– Ерунда. Могла бы сначала спросить, что он имеет в виду, когда говорит «в короне». Может, он ничего такого не требовал. Выдала желаемое за действительное.

– С чего бы она стала такое желать?

– Может, из ревности?

– А может, он так и сказал – прийти голой.

– Будь я на ее месте, я бы пошла.

– И я. Уж под страхом смерти – точно.

– Откуда ей было знать про смерть?

– Я бы все равно пошла.

– Не может же царица взять и пойти голой. Как шлюха! За это покарают.

– Ее и так покарали.

– Много ты понимаешь про цариц.

– Я слыхала, у нее был хвост.

– Хвост?

– Как у осла.

– Говорят, она не могла иметь детей.

– Это чистая правда, а не слухи.

– А может, и про царя правда, мол, он совсем не царских кровей? Сама-то Вашти была из благородных. А он служил у ее отца, знатного вельможи.