Ольга Нацаренус - Кровь молчащая

За окнами бесконечный снег, снег, ледяной ветер. Темнеет. Как завьюжит, закрутит, как завоет по дымоходам печным! Где-то недалеко залаяли собаки. Громко так, злобно. В праздничной гостиной семьи Меерхольц словно по мановению волшебной палочки зажглись свечи. Разбужен старый кабинетный рояль – Евгения охотно демонстрирует послушность пальцев на клавишах и правильно поставленный голос. Дети расселись на большом шерстяном ковре, совсем недалеко от её ног, облачённых в бордовые атласные туфельки. Множество раскиданных игрушек уже не представляет интереса – всё внимание обращено сейчас на мать, на волшебство звука, извлекаемого ей из инструмента уверенно, сильно, но в то же время очень нежно и трепетно…

А за окнами 1914 год. И пройдёт совсем немного времени, и будет июль, когда кричащие газетчики разнесут по Саратову весть о начале австро-сербской войны. Вечером того же дня на Московской улице соберётся толпа, торжественно демонстрирующая знамёна и портреты русского императора. В сопровождении грохочущего оркестра манифестанты отправятся на Соборную площадь, к памятнику Александру Второму. Патриотическое шествие растянется на целый квартал и далее по Немецкой улице направится к казармам. На следующий день по указу Правительствующего сената о мобилизации в Саратовской губернии начнётся призыв на военную службу.

Тогда же, в июле 1914, Германия объявит России войну. Известие об этом всколыхнёт саратовцев, и состоится вторая патриотическая манифестация. После молебна в Ильинской церкви возмущённая толпа предпримет попытку разгромить германское консульство. В события вмешается полиция…

Городская дума Саратова пошлёт императору адрес, заявляя о готовности всеми средствами и силами поддержать войну и намерения царя…

С августа 1914 года в Саратовской губернии будут спешно образованы уездные земские комитеты для попечительства и помощи раненым воинам, а также семьям призванных на войну.

Саратовское Поволжье, находящееся в глубоком тылу, будет тесно связано с фронтом. На его территории развернётся формирование запасных воинских частей, насчитывающих в своих рядах более ста пятидесяти тысяч солдат. Запасные призывники буквально заполонят Саратов. Их будут размещать в зданиях школ, училищ, гимназий, в том числе духовного ведомства. В одной только консерватории будет расквартировано восемьсот мобилизованных.

Уже с самых первых дней войны начнутся жестокие и кровопролитные бои…

…Евгения стремительно вбегает в гостиную и замирает. Глаза её широко раскрыты, по щекам растекается румянец, а ладони сжимают маленький глиняный горшочек, переполненный цветущими розовым кустиками фиалок. Елизавета Иоганновна, заботливо избавляя от пыли старый дубовый буфет, вскрикивает от неожиданности и роняет на пол белую фарфоровую тарелку:

– Тьфу на тебя! Напугала! Что? Что, Женя?

– Приехал! – в её взгляде то ли испуг, то ли боль, то ли строгая печать суровой действительности…

Минутой позже за её спиной возникает Сергей. Сергей Петрович Меерхольц. Длинное старенькое пальто коричневого сукна, очки-велосипед и смелая улыбка, обнажающая неровные зубы. Сергей снимает с головы заячью шапку и нервно бьёт ей о колено, стряхивая снег.

Елизавета Иоганновна размашисто крестится:

– Боженьки мои, Серёженька, сыночек! А мы тебя вчера так ждали, так ждали! И за стол долго не садились, всё ждали! А уж Шурка-то как ждал тебя!

– Дайте, мама, чая горячего, что ли!.. Или нет, лучше водки! Водка есть в доме? Замёрз, как сука бездомная, пока дошёл от вокзала!

Пальто и шарф брошены на диван, грязные стоптанные сапоги приставлены к виртуозно расписанным изразцам тёплой голландской печки.

Мать суетливо перемещается по дому. В её руках то чашки, то тарелки, то закуски различные. От среднего сына Елизавета Иоганновна не знает объятий, поцелуев и знаков внимания. Не приучена, понимает своё место… Вот она отвернулась, украдкой промокнула слёзы широким воротником чёрного платья. Того самого платья, которое надела много лет назад, в день скоропостижной гибели мужа Петера…

– А что же брат мой, Александр, не дома, не с семьёй в день воскресный? А? Милейшей души особа, Евгения Карловна, а выводок твой где? – запотевший стеклянный лафитник, до краёв наполненный холодной тягучей водкой, замирает в дрожащих пальцах Сергея.

Евгения усаживается за стол напротив, их взгляды встречаются, и на некоторое время возникает тяжёлая пауза. Резким движением женщина подвигает хрустальный графинчик и наливает водку себе, в изящную кофейную чашечку:

– Достаточно скомороха из себя делать, Серёжа! Брат твой к доктору отъехал, скоро обещался быть. А дети с няней и с помощницей по дому в Городском парке… Ну, давай, Сергей Петрович, за встречу что ли… Мамочка, и Вы с нами глоточек…

Елизавета Иоганновна лукаво улыбается и смотрит на невестку:

– Давно же ты меня мамочкой не называла, лисица. Уж и не вспомню, когда в последний раз.

Евгения с силой бьёт ладонью о стол:

– Бросьте Вы это! – переводит колючий взгляд на Сергея, – Всё хорошо у нас! Не слушай её. Поди три года, как тебя, Серёжа, не видели. Пока из Пензы телеграмму не отбил, что едешь, и не знали, где ты, жив ли.

– После ссылки, в девятьсот двенадцатом, в Пензе и остался. Работал на Сызрань-Вяземской железной дороге конторщиком. Не просто так остался, конечно, интерес преследовал по женской части. Был интерес, да нет его более. Закончился. Так оно, вот… Хочу попробовать себя здесь, в Саратове, согласно образованию университетскому, в направлении юридическом.

Елизавета Иоганновна хватается за сердце:

– Господи, господи. Да кто ж тебя, Серёжа, возьмёт по образованию-то? Ты ж неблагонадёжный у нас! То тюрьма Саратовская в девятьсот восьмом, то ссылка Пензенская в девятьсот одиннадцатом. И всё по политической! А жандармов сколько в доме перебывало с девятьсот четвёртого года – одному Богу известно! Я как вспомню все эти обыски да допросы, стыдоба кромешная. А уж сколько уважаемых людей от нашего порога отвернулось!

Сергей поправляет очки, долго мнёт папиросу, закуривает, наливает в лафитник водки, пьёт. Евгения отодвигает чашечку в сторону и выходит из-за стола.

– Ваши внуки и правнуки, мама, будут с гордостью говорить о моих ссылках! Я намерен прочно вписать свою жизнь в историю критических, революционных перемен в государстве Российском! Мы изменим этот мир, мама, вот увидите! Россия жаждет обновления, она скулит и воет от боли по происходящему ныне. Движение несогласных и возмущённых растёт изо дня в день, из года в год! Вы же, мама, видите, что происходит у нас, в Саратове, в последние годы? На заводах Беринга и Гантке, в железнодорожных мастерских во всю действуют социал-демократические кружки, создана «Саратовская социал-демократическая рабочая группа», выпускаются очень смелые по своему содержанию газеты и журналы, мама. Очень смелые! «Саратовский рабочий», к примеру. С девятисотого года по всей России нами проведено множество стачек и забастовок, через которые успешно достигнуто удовлетворение требований по оплатам, пособиям, изменениям условий труда. Nur der verdient sich Freiheit wie das Leben, der täglich sie erobern muss! [3] «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идёт на бой!» (цитирует «Фауста» Гёте).