Ольга Эрлер - Александр и Таис. История одной любви. Книга первая. Том 2

– Я тоже не понял, о чем ты говоришь, – с трудом, потому что от таких новостей не слушался язык, проговорил Александр, – но я понял, в чем дело. Ты не знаешь, любишь ли ты меня.

Таис ничего не сказала и опустила глаза. Это прожгло сознание Александра, как удар молнии. Вот оно – возмездие!

…Александр рыдал и тряс ее за плечи… Александр упал на спину, распахнув невидящие глаза… Александр рвал и метал, круша все, что попадалось под руку… Нет. Александр слушал свои слова, доносившиеся как будто откуда-то со стороны. Из другого мира?..

– Как легко, как сладко тебя любить, Таис, детка, ты – безупречна. А я… Полон пороков, демонов, страшных вещей. Стра-а-ашных… Меня трудно любить, – он уверенно покачал головой, как будто радуясь, что пришел к верному ответу, – если вообще возможно… Если ты считаешь, что тебе надо побыть одной, обдумать свою жизнь и разное другое… Конечно, это твое право. Надеюсь, ты знаешь, что ты делаешь. И не ошибаешься… Куда ты хочешь и когда?

– На юг, в Бактру.

– Да.

Александр был потрясен и убит таким поворотом событий. То, что казалось ему незыблемым и вечным – эта любовь – этот незаслуженный дар, это безграничное счастье, – эта черненькая головка, эти опущенные ресницы, – он теряет ее… Она не любит его больше. Невозможное и немыслимое становится возможным и мыслимым. Он усмехнулся. Великий Александр оказался просто-напросто дураком.

– Ну, что ж, ты знаешь, что я тебе буду рад в любом случае. Здесь все осталось в силе. Ты мне сообщишь, если найдешь нужным. Я буду двигаться… ну да ты знаешь мои планы. Будь счастлива, – прибавил он почти шепотом.

Таис сидела, опустив голову. Александр потянулся к ней, приподнял за подбородок ее лицо и поцеловал в лоб. Она так и не подняла больше глаз.

– Я так соскучилась по Таис! – Геро отстранилась от Неарха и, пристроив подушку повыше, села в кровати.

Они проводили свой долгожданный «отпуск» вдвоем, пользуясь мирной передышкой. Замирение Средней Азии, наконец, завершилось, но впереди ждала Индия. Александр занимался реорганизацией армии, подготовкой к индийскому походу, так что скорого и окончательного покоя ожидать не приходилось. Радовались передышке. Геро вообще не была уверена, что такое понятие, как покой существует.

– Птолемей мне сегодня жаловался, что Таис не отвечает на письма, – сказал Неарх.

– И мне не отвечает. Она предупреждала об этом. Ей хотелось полного одиночества.

– А что вообще-то произошло?

– Она не сказала. Замкнулась в себе, что случается все чаще. Я человек как будто деликатный, не лезу в душу без спроса, но мне все же обидно, что она меня перестала посвящать в свои сокровенные мысли. Значит, не доверяет… Все что я знаю, это то, что она считает, будто Александр стал «другим человеком».

– Да-а? Мне так не показалось. Таис знает его с одной стороны, с лучшей. Может, открыла в нем черты, которых раньше не замечала?

– Она считает, что все – от чрезмерного пьянства.

– Да-а?

Геро удивилась удивлению Неарха, а тот продолжил:

– Последние полтора-два года были напряженными, может быть и пили больше, но мне не показалось, что Александр как-то попал под власть зеленого змия. Он на это дело крепкий, перепьет кого угодно!

– Вот именно. Да ты и сам стал больше пить. – Геро строго глянула на него.

– Ну так есть с чего. Надо же как-то расслабиться.

– Вот видишь, как вы, мужчины, просто рассуждаете.

– Может, Таис все преувеличивает, и у нее самой расстроились нервы. Она ведь такая… нежная.

Геро скосила внимательный глаз на Неарха.

– …такая чувствительная, – продолжал он, – как прелестное загадочное дитя, которое надо всегда оберегать… Что ты и делаешь, моя красавица.

– Да, но как раз эта кажущаяся женская слабость так очаровывает в ней.

– Да, я могу себе представить, как Александр это любит. Его привлекает все сложное, необыкновенное. А Таис мне представляется чем-то таким… рассыпанным, как солнечные блики на волнах, разноцветным, многогранным, как бриллиант.

Геро опять взглянула на него:

– Да ты становишься поэтом…

– Но я люблю твою ясность, моя красавица, твою стабильность.

– Да-да, стабильность гранитной скалы, о которую бьется прибой. Уж лучше быть бриллиантом.

Они прыснули.

– Как редко мы смеялись в последнее время, тяжелое и грустное. И нет Леонида, который бы нас развеселил… – вздохнула Геро. – Да, проклятый Танатос (бог смерти) с железным сердцем уносит лучших. Какой был редкий человек, светлая душа. И поминать его надо с улыбкой, мне кажется. По крайней мере, мне хочется улыбаться, когда я думаю о нем. – Геро надолго задумалась. – Одни неожиданно уходят, другие так же неожиданно приходят. Кстати, как тебе эта новенькая девочка с шестнадцатью косичками – Роксана? Что это вообще за история со скоропалительной женитьбой Александра? – спросила Геро.

– Оксиарт, ее отец, был одним из важных организаторов сопротивления. Врагом, так сказать, номер два. Если бы Спитамену – врагу номер один – скифы не отрезали голову и не преподнесли государю, Александр, может быть, женился бы на его дочке Апаме. А так вот «повезло» Роксане.

– Ты считаешь, что ее роль быть заложницей лояльности согдийцев?

– Так прямо я бы не стал говорить… Александр наверняка окружит ее уважением, как и семью Дария.

– А какая бы тебе понравилась больше: дочь Спитамена Апама или Роксана?

– Хорошенькие обе, но не в моем вкусе. Я, как ты должна бы знать, люблю блондинок, – и Неарх поцеловал золотые волосы Геро.

– Мне показалось, что Селевк заинтересовался Апамой, – прозорливо заметила Геро. (Она оказалась права; несколько лет спустя они поженились, были счастливы и положили начало династии Селевкидов.)

– Александру понравится, если его примеру соединения с азиатами будут следовать другие. А если не будут по своей воле, так я думаю, все кончится тем, что он нас всех «ненавязчиво», как он это всегда делает, переженит.

– И получится, как в том анекдоте Леонида: «Мужчина плачет над могилой: «Ах, горе-горе, почему ты так рано умер?!» Его спрашивают: «О ком вы так убиваетесь?» – «О первом муже моей жены».

Письмо.

«Моя дорогая девочка. Хотя, может, и не моя больше. Но я обращаюсь к тебе так по старой привычке и потому, что думаю, что это так. Другие мысли мне кажутся невозможными. Может, я трушу смотреть правде в глаза. И что такое правда вообще? Да это все пустое, не то, что я хочу сказать. А что хочу? – говорить с тобой. Чего не делал, когда надо было. За что теперь наказан. Пока я говорю только с собой. Это тоже привычка – думать, что это одно и то же. Что я и ты – одно. Это ошибка и глупость во многих отношениях: например, взваливать на тебя то, что полагается нести самому. Я должен один отвечать за все свои потери. Но тебя я терять не могу, ведь тебя никто не в состоянии заменить. Ты – важнее всего. Такая мелочь, один маленький человечек. И если его нет – все теряет всякий смысл, абсолютно все. Это не новое открытие, но это то, что я чувствую сейчас. Я признаюсь тебе в своей слабости и растерянности, и мое непомерное самолюбие при этом согласно молчит. И меня уже ничего не удивляет, ибо я знаю, что я – пустой звук, ничтожество. Но и это меня не удивляет и не беспокоит. Все так странно. И это письмо, которое я не отправлю, которое ты, может быть, никогда не прочтешь.