Владимир Стрельцов - Копье Лонгина. Kyrie Eleison

– Давайте оставим привычку искать себе помощь на юге, – ответил Беренгарий. – Все итальянские бароны слишком ненадёжны, слишком коротко их слово, чтобы мы могли доверяться им. Подарки ими забываются мгновенно, зато обиды свои они помнят вечно. Вот и сегодняшние гости тому пример. Давно ли граф Гизельберт замышлял против нас?

– А потом бегал перед нами в чём мать родила, – добавил Мило, и все трое дружно рассмеялись, слегка подняв себе настроение.

– Или этот бургундец Вальперт, позавчера служивший Гуго Арльскому, вчера Рудольфу, а сегодня уже являющийся к нам послом епископа Фламберта, – поддержал тему Ардинг.

– И сам этот не к ночи упомянутый Фламберт далеко не образец преданности, да и разве он может таковым быть, будучи рождённым от чресел человека, за которым тянется шлейф самой наигнуснейшей измены, – язвительно заметил Мило. Беренгарий вновь помрачнел, вспомнив слова епископа Гвидолина.

– Не будем распускать пустые слухи, мой верный Мило. Но в целом все ваши доводы, друзья мои, абсолютно верны. Вы сами сейчас до конца убедили меня в том, что я давно подозревал, но с чем никак не желал в душе своей соглашаться.

– С кем же вы намерены тогда вступать в союз? – поинтересовался Мило.

– Есть! Есть силы, уже не раз помогавшие нам и выполнявшие все наши договорённости до последней запятой. Они заставят всю эту подлую свору дрожать от ужаса, представ перед ними всадниками Апокалипсиса!

– Ваше высочество! Неужели вы снова собираетесь просить помощи язычников? – в ужасе воскликнули дуэтом Ардинг и Мило.

– Помилуй, Господи! Единожды открыв ящик Пандоры 31 31 Пандора – в древнегреческой мифологии первая женщина на земле. После того как она открыла сосуд (ящик), подаренный ей Зевсом, по всему миру разлетелись беды и несчастья, а на дне сосуда осталась только надежда. , вы снова и снова заглядываете туда, забывая, что просите помощи безбожных венгров против пусть и заблудших, но слуг Христовых!

– Вот именно! Ответьте, святой отец, – обратился Беренгарий к Ардингу, и лицо императора было красным от гнева, словно он уже повелевал своими страшными всадниками, – кто из двоих более согрешил перед Господом? Тот, кто отродясь не слышал слова Его, будучи родом из племён, никогда не слыхавших о Нём, и проживая в местах, где никогда не ступала нога слуг Церкви Его, но зато твёрдо держащий своё собственное слово, однажды слетевшее с уст? Или же тот, кто с рождения воспитывался и родителями, и священниками истинам Его писания, Его любви, Его заповедям, вкушал плоть и кровь Его, но все эти священные дары при жизни своей попрал, забыл, обменял на соблазны и искушения? Ответьте, кто ближе из них Господу?

– В ваших словах, несомненно, заключена драгоценная мудрость, государь. Я сожалею только о бедах, чинимых этими язычниками во время своего присутствия на христианских землях и не связанных с военным противостоянием сопернику вашему. Обуздать венгерские орды невозможно, последствия их вторжения непредсказуемы.

– Мы совершили немало совместных действий с венгерским дьюлой Бурсаком, и венгры всегда отменно повиновались договорённостям между нами. Моё слово было крепко, и этот дьюла твёрдо управлял своими людьми.

– Для этого также потребуются немалые средства, цезарь, – вздохнув, ответил Ардинг.

– Вы правы, вы тысячу раз правы, и потому я оставляю просьбу епископа Фламберта без удовлетворения. Мало того, я потребую от него уплаты долга как можно скорее. Тогда и поглядим, насколько велика его преданность мне.

– Вы подаёте знак Иуде, отказывая тому в поцелуе своём, – важно заметил Мило, на дух не переносивший своего сводного родственника.

– Христос поцеловал Иуду, но это не помешало тому предать учителя своего и открыть душу свою Искусителю. Того, в ком сидит Враг рода человеческого, не задобрить ни поцелуями, ни славой, ни деньгами. Пусть Фламберт пройдёт это испытание с честью, и я воздам ему сторицей, когда расправлюсь с врагами своими.

Шум города, вначале приглушённый и тихий, а теперь уже истерически-нервный, долетел до ушей епископа Пьяченцы и пробудил его ото сна. Гвидолин вскочил со своего грубого жёсткого ложа, и первой мыслью, ворвавшейся в его сознание, было: «Вот оно, начинается!» Волна страха прошла в его душе и неприятно качнула сердце. Уже много дней он ожидал подобной тревоги и перед сном всякий раз благодарил Господа за то, что он даровал ему и его городу ещё один спокойный день. Но, видно, на сей раз горькая чаша перешла уже в его руки. Епископ спешно начал натягивать свои одежды, ежесекундно прислушиваясь к нарастающему гулу. Сомнений уже не было: шум по своему характеру и децибелам уже давно превысил тот уровень, который издают рыночные торговцы, поймавшие карманника. И это явно не пожар, при пожаре не орут так истошно и повсеместно, если, конечно, не загорелся весь город сразу. Епископ, справившись наконец со своим туалетом, выскочил на лестницу и помчался, вопреки общему потоку, не вниз и к крепостным стенам, а вверх на смотровую площадку башни, охраняемую его личными стражниками. Пока он добрался до неё, церкви Пьяченцы зашлись колокольным звоном, развеивая последние надежды жителей на заурядность происходящего.

Поднявшись к смотровой площадке, Гвидолин выбрал выход, ведущий к обзору северных стен города. Именно оттуда он прежде всего ожидал увидеть опасность. С тех пор как император Беренгарий, словно лисиц в курятник, спустил в Паданскую равнину полчища безжалостных венгров, прошло едва ли больше месяца, но уже все соседние с Пьяченцей земли на левом берегу реки По напитались кровью своих жителей. Горожане и сам епископ в последние дни уже несколько раз видели подымавшиеся к небу грозные столбы дыма, повествующие о печальной участи, постигшей очередное соседнее селение. Пару раз на левом берегу появлялись и конные разъезды варваров, они кричали что-то нечленораздельное, но предельно грозное обитателям Пьяченцы, которые после их воплей тут же падали на колени, прося о заступничестве святого Антонина – покровителя их родного города.

Но на этот раз на левом берегу По всё было спокойно, и епископ, едва успев обрадоваться этой новости, испытал приступ нового, ещё более жестокого страха. До последнего времени была слабая надежда на то, что венгры не рискнут переправиться через разлившуюся По, но если тревогой сейчас охвачены южные крепостные стены, стало быть, эта надежда рухнула, и горе и кровь теперь потоком хлынут в Тоскану, Сполето и папский Пентаполис. Епископ поспешил на южную смотровую площадку.