Анатолий Крикун - Жизнь прожить – не поле перейти. Книга 3. Семья

глядел смерти в лицо и бывал в таких передрягах где её

холодное дыхание проникало в щемящее сердце, но там не был близок так дом, а была присяга, товарищество и закалка

Волынского полка, когда приказ командира исполнялся на

инстинкте и без размышлений. Сейчас гвардеец сидел на поваленном бурей дереве, перебирал в ладони оставшиеся патроны, а в голове саднила одна мысль: « Как глупо всё!

Что я в жизни успел и повидал?» Суетливые приготовления, непонятно к чему, были прерваны приближением двух

фигур. Командир отряда подталкивал Вилму вперёд и двигался за её спиною в сторону бандитов. О количестве

«лесных братьев» Вилма сообщила, да и пулемёт на санях

был убедительным аргументом в предстоящих переговорах.

Командир, по опыту жестоких схваток, был уверен в

прочности своих переговорных позиций и успех.

«Чёрный ворон», затянутый в комиссарскую кожаную

тужурку, приблизившись к своим жертвам, встал за широким стволом сосны и прокричал:

– Сдавайтесь! У меня приказ – сопротивляющихся

уничтожить на месте. Атаман ваш нам известен и его

трибунал не помилует. Говорю вам прямо! Остальные по своим заслугам получат! На раздумья – пять минут

отпускаю, после пулемёт с вами разговор будет иметь.

Среди бандитов пошёл лёгкий шумок. Сухо, словно

сломанная сухая, толстая ветка под ногой, прозвучал

выстрел. Вилма, не прятавшаяся за деревьями, откинулась назад и упала, взмахнув руками как крыльями. По

широкому лбу потекла струйка крови, широким слёзным путём окрашивая щеку и прилипшие к ней льняные волосы.

Глаза тухли, губы искривила нелепая улыбка, словно

красивая женщина удивилась случившемуся. Вторым выстрелом атаман направил заряд себе в висок и рухнул на

землю. Бандиты, побросав оружие, нестройно, с поднятыми руками двинулись сдаваться.

– Что с этими делать, – спросил подошедший к командиру милиционер, кивком головы указывая на трупы.

– Пускай в лесу остаются, нечего сани загружать, волкам

пожива будет. Волками жили, по волчьи выли, пусть волки о них заботу имеют, а нам они и для отчёта не сгодятся.

Сторожку сжечь, усадьбу кулацкую сжечь, а добро и скот

вывезти.

Отряд с пленёнными двинулся восвояси. За спиной пылал

лагерь лесных отшельников. Бойцы вели весёлый разговор

об удачном походе обошедшемся без потерь. Пленённые хмуро шагали опустив головы где бродили невесёлые мысли. «Вот и кончились мои шатания, – спокойно оценил своё новое положение Пётр. – Хоть какая-то определённость

наступит. Не расстреляют, так дальше Сибири не сошлют, и там люди живут. А жить, ох как, ещё хочется! Хотя бы

разок на родителей глянуть. Это даже хорошо, что жены с ребятишками нет. Тогда бы совсем тоска была. Быстрее бы

всё забыть – да как такое позабудешь? Как Вилму забудешь?

Одиноко, холодно ей в лесу, – подумал Пётр о Вилме как о

живой. И отчего такая судьба у человека и где она так

неосторожно споткнулась? Кто о ней всплакнёт- ни детей,

ни родных! Эх, ма! До чего ж судьба- к ней зла! А моя

голова бесшабашная до чего довела? Некого винить- сам

дорогу выбирал и не знал где соломки подстелить».

– Живей, бандюганы, шевелите копытами, а то плёткой

подгоню, – крикнул «чёрный» командир.– Я вам новый светлый путь укажу и, если бог ваш вас простит, то я, ежели

во второй раз попадётесь, уже не смилуюсь.

Новая, пока не ведомая, дорога ждала Петра не суля радостей, но и не убивая надежд.

Степан шёл своим путём каждую свободную минуту устремлялся домой где только и отходил душой, радуясь как быстро сын рос, как всходы на поле; делал первые шаги и лепетал первые слова, а под сердцем Мария уже носила второго ребёнка. Осенью, как только был собран небогатый из за засухи урожай, в деревню двинулись опять

продотряды с винтовками, выгребая по разнорядке

подчистую, всё кроме семенного фонда и на минимальный прокорм. Торговля умерла снова. Мужики снова взялись за вилы и снова тысячи лесных братьев истребляли продотряды, громили ссыпные пункты, уничтожали активистов. В деревню дошли слухи, что Петра после разгрома банды судили и сослали в Сибирь освобождённую от колчаковцев. Степану неожиданно удалось свидеться с ним

в уфимской тюрьме. Его заместитель- хлипкий молодой

человек, направленный комсомолом на ответственную работу, пронырливый, всезнающий и идейно подкованный,

как- то подошёл к Степану и вопросительно ехидно спросил:

– Дружка своего Астахова Петра повидать хочешь?

– Не прочь, только не знаю где он,

– Поблизости, как враг трудового народа за бандитизм

задержан; могу о свидании похлопотать.

– Без таких хлопотунов обойдусь, – с раздражением бросил

Степан. Через неделю он добился свидания с другом в

кабинете следователя присутствующего при встрече.

Когда Петра ввели, то он не выразил ни удивления, ни

радости увидев друга так как был предупреждён. Следователь с безразличным видом сидел за столом, а

Степан устроился на табурете поодаль от стола, сбоку и

предложил Петру сесть на табурет стоящий напротив. Тот

тяжело опустился на него, положил руки на колени, опустил голову и глухо спросил:

– О чём разговор? Не думал я, что придётся свидеться.

– Допытываться я у тебя ничего не буду и помочь ничем не могу, а вот родителям, если что передать хочешь, то до

них донесу- им свидания не дадут, – ровным голосом произнёс Степан.

– Передай, что винюсь я перед ними, а за грехи свои

перед пред властями ответ держать готов. Разошлись наши пути-дороги и ничего дурного против тебя я не имел. Что было -то прошло, но в памяти останется всё, что было меж

нами, Вот весь разговор, Прощай и не поминай лихом!

Даст бог, может, свидимся ещё,

*****************

Василий с женой Натальей зажили своим хозяйством и, смирились с тем, что большую часть своих трудов пришлось с тяжёлым сердцем отправлять на чужих подводах. Урожай с огорода и скотина давали надежду на то, что удастся пережить ещё год. У Степана в люльке качалась дочка Екатерина похожая на мать, а Сашок уже бегал и был копией отца. Степана отправили по весне на учёбу в Москву. Война гражданская, с применением громадных армий закончилась победой советов.

Героическая Чапаевская дивизия истреблялась голодом и холодом строя нефтепровод в Закаспии. Только дальний Восток оставался ещё в руках интервентов и остатков битой

Сибирской армии и казачьих атаманов. Генерал Деникин за

рубежами родины изливал на бумагу трагедию России.

Настоящего же мира между гражданами громадной

страны не было и не могло быть. Отдельные очаги её тлели и вспыхивали в разных местах. Шла она и в сознании людей