Анатолий Крикун - Жизнь прожить – не поле перейти. Книга первая. Земля

© Анатолий Крикун, 2020

ISBN 978-5-0051-8694-2 (т. 1)

ISBN 978-5-0051-8695-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

КРИКУН АНАТОЛИЙ ГРИГОРЬЕВИЧ 1947 г. рожд.

город Уфа Максима Рыльского 7 кв. 100

телеф. 216-49-27. 89874767972

ЖИЗНЬ ПРОЖИТЬ-НЕ ПОЛЕ ПЕРЕЙТИ.

Деду и бабушке посвящается.

Труд основан на фактах из биографии моего деда- Драбкова Сысоя Фёдоровича, дошедших через семейные предания и исторические исследования, где в

художественной форме сделана попытка раскрыть и осмыслить события растянувшиеся на полвека истории России-периода войн и потрясений, перевернувших весь мир. Семейная сага поднимает основные проблемы

развития российского общества через судьбы героев

представляющих различные слои- от исторических

персонажей до простолюдинов. Роман рассчитан на

вдумчивого читателя пытающегося понять и оценить

жизнь своих предков и их наследие и опыт.

Пусть будет земля и работа

И этого хватит тебе.

В один из мартовских дней 1904 года в большое село Летяки, что со времён Киевской Руси завелось, как маленький починок на расчищенном от леса участке в одном из глухих мест Великого княжества Черниговского явились незваные, но важные гости. Сельцо с веками разрослось до приличного поселения, где гнездились, как перелётные птицы по весне, и московские и рязанские мужики рвавшиеся из крепостной помещичьей неволи, и казаки с Дона, не желавшие клонить свои своевольные головы ни перед какой властью, и, привыкшие жить своей вольной жизнью, полной тревог и опасностей.

Объявились тут и староверы – сторонники огненного протопопа Аввакума, отдавшего жизнь свою за веру предков, бежавшие от преследований» тишайшего царя» Алексея Михайловича, принявшего Украину под свой скипетр, и от сына его императора Петра. Были с Белой Руси мужики-лапотники, искавшие лучшей доли на малороссийских чернозёмах, и покидавших свои пущи и болота, в поисках призрачного счастья. Приблудился и осел здесь и цыган-коваль с многочисленным выводком цыганят, ставших пахарями. Объявились и несколько еврейских семейств, изгнанных из больших городов за черту оседлости и довольно быстро вписавшихся в пёстрый интернационал: культур, наречий, языков, обычаев и, заслуживших уважение своим нужным для всех жителей ремеслом, незлобивостью и отсутствием жадности при непременном трудолюбии и бережливости. Большинство жило извечным, заведённым далёкими предками, трудом – где и баба мало в чём уступала мужику. Белоручек в селе не любили, жён ласкали и детей плодили. Земли, которые в достопамятные, благословенные времена мужик почитал своими и богом данными, долго числились по указам государей в большинстве за помещиками, пока царь-освободитель Александр Николаевич облагодетельствовал мужика. Земли арендовали у бесхозяйственных помещиков. Хозяйственных помещиков, искавших батраков, оставалось всё меньше и, живя в городе, они проедали и пропивали деньги, полученные в банке под залог земли. Население плодилось, бабы исправно рожали, а земли не добавлялось. Арендная плата росла. Сорок лет отягощали выкупные платежи за «дарованную» свободу и наделы земли, полученные по реформе, приобретенные в рассрочку на полвека по бешено подскочившей рыночной цене в благодатном для хлебороба краю, при высоких процентах за банковскую ссуду.

Ученые люди, возведшие демографию в важнейшую общественную наук, предрекали России, включавшей и Кавказ, и Среднюю Азию, и Царство Польское с Финляндией, к середине 20 века – население в пятьсот миллионов человек. Согласно теории монаха-англичанина и «большого» учёного Мальтуса, такой рост в России, Азии, Китае и Африке приведёт к тому, что белым хозяевам мира придётся раствориться в море варваров и пасть как великий Рим, освобождая пространство для жадных до любви и работы, не развращённым пресыщенностью к земным благам с ресторанами и публичными домами, не желающих терять свои обычаи и веру, в угоду старшим братьям, – варварам. Для сохранения своего статуса – устроителей

колониального мира, хороши все средства: от «разделяй и властвуй», до мора голодом и разрушительными,

истребительными войнами. Уже трещали пулемёты, в минуту изрыгающие из пасти сотни смертоносных ос. Плодились теории о «бремени белого человека».

Перепуганные европейцы становились ярыми

националистами в желании сохранить и расширить

жизненное пространство. Но плевал русский мужик,

который составлял три четверти населения, на теории западных человековедов, не подозревая какие беды ждут его впереди. Мужик искал своё счастье в выдуманном им Беловодье, где нет помещика и чиновника, где он сам себе царь и господин и у него хватит ума и сил построить счастье на своей земле и своими руками. Земля-кормилица, работящая, покладистая жена, смышленые, крепкие телом и духом дети – и вот, оно- счастье в руках! Живи и радуйся! За эту жизнь и это счастье – всё можно отдать и все тяготы перенести. Искал мужик веками счастье и на Белом Севере, и на Дону с Волгой, за Уральским камнем и в глухой, но сказочно богатой Сибири. Добрался землепроходец до Великого океана, узрел какой простор для трудов и счастья!

За ним по пятам шел приказной чиновник и солдат и заводил свои порядки. Утверждали, что несут для мужиков благо – ибо они оберегают их от супостатов, лезущих на

Русь и с Запада, и с Востока, и несут порядок и

спокойствие, и за то- народ должен их уважать и содержать.

После этих размышлений обратимся к гостям, явившимся в малоприметные, на громадной земле, Летяки. На

тарантасе, заряжённом двумя крепкими рысаками, по

весенней, только еще начинающейся распутице, с утра, когда дорога еще подморожена, явился знакомый член

земельной управы в изрядно поношенном, чёрном официальном мундире, прикрытом обветшалой

шинелишкой (видно трудно мелкому чиновнику содержать в городке свою немалую семью). Сняв фуражку, и, обтерев несвежим носовым платком всклоченную голову, начавшую лысеть, он привычно взбежал по ступенькам в дом сельского правления и, найдя на месте сонного,

потрёпанного жизнью, и, наверное, женою, уличившую

муженька в амурных похождениях на старости лет, отдал короткое распоряжение секретарю. Когда тот спешно удалился, чиновник устроился после тряской дороги на помятом стареньком диване, невесть когда и откуда явившимся в этом казённом помещении (видно и секретарь и кто – либо иной, любили на нём прилечь). Второй