Александр Черенов - Брежнев: «Стальные кулаки в бархатных перчатках». Книга вторая

Брежнев не был реформатором. Но, не будучи ни Витте, ни Столыпиным, он вполне мог повторить вслед за ними: «Вам нужны великие потрясения – мне нужна великая Россия!». То есть, этакий «Витте-Столыпин с партбилетом»!

«Стабильность!» Такой видел Леонид Ильич цель своего правления. А стабильность – это постоянство. Постоянство покоя. Постоянство мирной жизни. Постоянство порядка. Неспешное – без рывков – продвижение вперёд. Перманентная уверенность в том, что завтра обязательно настанет – и будет оно не хуже, чем сегодня.

Человек вообще – а русский и советский особенно – в массе своей всегда склоняется к порядку. Брежнев готов был предоставить ему этот порядок. Пусть даже и «законсервированный» в неизменном виде на долгие годы – уже как «общество развитого социализма»: в отличие от Никиты Сергеевича, Леонид Ильич не видел коммунизма даже на убегающем горизонте…

При всём при том, год семьдесят первый был далеко не худшим годом в истории некогда пролетарского государства. За время пребывания Брежнева «у руля» промышленная продукция выросла почти в два раза.

Лучшая иллюстрация – цифры. Так, среднегодовой прирост добычи нефти вместе с конденсатом составлял семнадцать миллионов тонн, угля – около шестнадцати миллионов тонн: у США – восемь и полтора миллиона соответственно. СССР уже почти догнал США по производству минеральных удобрений, которые не только шли на внутренний рынок, но и являлись одной из важнейших статей экспорта, приносившей немалые доходы в валюте.

За все годы после Хрущёва рост химической, нефтехимической промышленности, машиностроения и металлообработки составил два с половиной раза, электроэнергетики – почти два раза, чёрной металлургии и топливной промышленности – полтора. В прошлом, семидесятом году, добыли триста пятьдесят три миллиона тонн нефти, а на этот год планировали выйти на рубеж четырёхсот миллионов. Газа добыли сто девяносто восемь миллиардов кубометров, угля – шестьсот двадцать четыре миллиона тонн. Стали выплавили вдвое больше, чем в шестидесятом году. К миллиону штук приближалось уже ежегодное производство автомобилей.

А в быту? В прошлом же году было выпущено четыре миллиона сто шестьдесят пять тысяч радиоприёмников и радиол – вдвое больше, чем десятью годами раньше. По телевизорам рост – четырёхкратный. По холодильникам – восьмикратный, по стиральным машинам – шестикратный. Валовая продукция сельского хозяйства составила девяносто один миллиард рублей – в сравнении с шестьюдесятью шестью миллиардами в последний хрущёвский год. Зерна собирали в среднем за год сто девяносто два миллиона тонн – против ста тридцати миллионов тонн в лучшие хрущёвские годы. Национальный доход страны вырос в два раза. Работаем!!!

Даже «ахиллесова пята» социализма – пищевая промышленность – и та дала полуторакратный рост. Она произвела семь миллионов сто сорок четыре тысячи тонн мяса – против четырёх миллионов четырёхсот тысяч в шестидесятом году. Здесь имелся рост по всем позициям: по маслу сливочному, по маслу растительному, по цельномолочной продукции, по кондитерским изделиям!

И выросло не только производство, но и потребление. Так, если в шестидесятом году мяса «уедалось» до сорока миллионов тонн в год, то в семидесятом – свыше пятидесяти. Сахар: двадцать восемь и сорок миллионов тонн соответственно. Ну, как не назвать такую жизнь «сладкой»?!

И так – по всем показателям, за исключением потребления хлеба и картофеля: здесь – снижение. Но ведь партия и ставила цель замены грубой низкокалорийной пищи ростом потребления мяса, молока, рыбы, овощей и фруктов! Ну, кто после этого скажет, что мы стоим на месте – тем более, катимся назад?! Нет – движемся вперёд! Работаем! В общем, Леонид Ильич мог быть доволен результатами своей деятельности. А также тем, как к ней и к ним относятся его соратники.

Любовно разглядывая пахнущие свежей типографской краской сигнальные экземпляры двухтомника, Брежнев довольно хмыкнул:

– «Ленинским курсом»! Надо же… Ай, да Михаил Андреевич!

Но ему действительно было приятно. «Ленинским курсом»! Какие аналогии! Какие параллели! Какие оценки! Ну, как тут не исполниться оптимизма! Как говорится, «верной дорогой идёте, товарищи!»

И Леонид Ильич оценил «понятливость» Суслова и его фактическую капитуляцию. Генсек с готовностью признал Михаила Андреевича своим «вассалом» де-факто: ему был нужен такой человек. Пусть он и не являлся человеком его команды, пусть он пришёл к нему из «другого двора» – Брежневу нужен был этот человек.

Брежневу нужен был идеологический «Цербер», который не хуже мифического стража Аида охранял бы незыблемость учения и его, Брежнева, положения. А лучше Суслова с этой ролью не справился бы никто, как бы ни упрекали Михаила Андреевича в приверженности догмам, отжившим методам работы, формализму и «мертвечине».

И ещё одно немаловажное обстоятельство подвигало Леонида Ильича к принятию услуг главного идеолога: тот уже не претендовал на большее, чем статус «политического приживалы». Он ясно дал понять Генсеку: «сохраните за мной кресло – и я Ваш до конца дней!». Верный стилю, Леонид Ильич не стал форсировать процесс обновления Политбюро. Оппозиционеры должны были сами подготовить свою «оптимизацию». То есть, сами, с течением времени, стать «политическими доходягами», которых можно будет без проблем и лишнего шума «сплавить» послами или заместителями министров «чего-нибудь». Главное он видел в том, чтобы не упускать вопроса из виду. Никакого «самотёка»: процесс должен двигаться «в нужном направлении».

А Леонид Ильич должен ему помогать: и двигаться, и определяться с направлением. В переводе на язык дел это означало: обставлять строптивцев своими людьми; постепенно лишать полномочий; не лишая места в Политбюро, перебрасывать на другие «важные участки» работы, гарантированно обеспечивающие «вымирание» конкурентов.

В арсенале у Леонида Ильича было много средств медленного политического «умерщвления» оппонентов. В сравнении с ним семейка Борджиа со своими допотопными методами работы выглядели жалкими дилетантами. А, вот, Николо Маккиавелли мог бы гордиться таким последователем: не зря писался «Государь». В работе с оппонентами Брежнев не знал себе равных. Все эти, «а ля Павка Корчагин», «беззаветные борцы за коллективный стиль руководства» выглядели в сравнении с Брежневым, как библейский Давид – в сравнении с Голиафом, только без пращи и булыжника. Безоружные, то есть. Слабые и беззащитные.

Но, действительно полагая недоброжелателей обескровленными, Леонид Ильич не собирался останавливаться на полпути. В кадровых вопросах он не признавал полумер. И никакого, тут, «всё – или ничего!»: только всё! Будучи человеком незлобивым и не мстительным – а, напротив, добрым и совсем не жадным, он мог беззаветно поделиться с тем же Вороновым последним куском хлеба. С человеком Вороновым.