Александр Черенов - Брежнев: «Стальные кулаки в бархатных перчатках». Книга вторая

– Минутку.

Издательский филей замер на середине пути.

– Дайте-ка мне ещё раз взглянуть на материал.

Михаил Андреевич пробежался глазами по датам последних речей.

– Так, двадцать пятое ноября: речь на Третьем Всесоюзном съезде колхозников. Декабрь…

«Декабря» не было: сразу же за ноябрём «наступал» семидесятый год. Наступал он речью Брежнева в Венгрии, на заседании Национального собрания, посвящённом двадцатипятилетию освобождения Венгрии от фашизма.

Отсутствие выступления Генсека на декабрьском Пленуме ЦК приятно удивило Михаила Андреевича. С одной стороны – ничего особенного. Даже – норматив: выступления в прениях, по старой партийной традиции, не печатались и в брошюрах с отчётами о работе пленумов. В авторских же сборниках «избранных речей и статей» появление таких материалов было и вовсе исключено.

Но с другой сторону, «главному идеологу» хотелось думать, что эта «купюра» появилась неспроста: Брежнев явно протягивал «оливковую ветвь». А ведь он мог «протолкнуть» материал: попробуй, тут, подвергнуть цензуре слова Генерального! Вмиг узнает, и, конечно же, «поблагодарит смельчака».

– Под каким названием Вы собираетесь издать труды Леонида Ильича?

«Издатель» замер: «опять – двадцать пять»!

– Ну… как всегда, в таких случаях: «Избранные речи и статьи»…

Выдав ответ, он осторожно вынырнул взглядом из себя.

– Что это за название? – недовольно поморщился главный идеолог. – Название должно соответствовать не только характеру материала, но и смыслу деятельности автора, её направленности! Речь ведь идёт о политическом руководителе.

«Ну, что это за название? Машина, как военный корабль, должна иметь собственное имя». Сам Остап Бендер сейчас пролил бы слезу умиления: «не пропадёт наш скорбный труд»! «Не перевелись ещё богатыри на Руси!».

Ещё не понимая, к чему клонит хозяин кабинета, директор поспешно кивнул головой: на всякий случай. Разумеется, утвердительно.

– Назовём двухтомник…

Суслов на мгновение ушёл за очки.

– … «Ленинским курсом».

Лицо его на мгновение утратило бесстрастность – и дыхнуло энтузиазмом вкупе с самодовольством.

Старательно пряча лицо – поглубже: в себя – «издатель» быстро сделал пометку в записной книжке.

– Я Вас больше не задерживаю, товарищ…

Едва за «Политиздатом» закрылась дверь, Михаил Андреевич ещё раз восхитился собой: неплохой ход! Леонид Ильич не мог его не заметить и не понять! Не имел права: Михаил Андреевич старался!

Подобно Брежневу, Суслов в шахматы не играл: предпочитал им домино. Но просчитывать ходы этот человек умел не хуже завзятого шахматиста. Сейчас ему казалось… нет: он был просто убеждён! – что на этот раз удалось найти единственно правильный ход…

Двадцать первого апреля семидесятого года в Кремлёвском Дворце съездов состоялось торжественное заседание в ознаменование столетия со дня рождения Ленина. Брежнев выступил с докладом «Дело Ленина живёт и побеждает». Впервые его слушали с таким пиететом. Даже не слушали: внимали! И не в связи с тем, что и о ком говорилось, а в связи с тем, кто говорил! А говорил реально состоявшийся лидер партии. Человек, впервые не оглядывающийся на сидящих за его спиной членов Политбюро. Во всяком случае – так, как раньше.

Нет, разумеется, Леонид Ильич был далёк от здравиц самому себе формата «мы победили – и враг бежит» и «весёлым пирком – да за свадебку!». Ни на минуту он не упускал из виду задачу непрерывного развёртывания дополнительных сил. Только что ему удалось «подставить» замом к Андропову своего человечка: Георгия Карповича Цинёва. Как говорится, «извини, Юра: ничего личного – хотя и о личном! Хороший ты мужик – но «не из нашего двора». А этот «грех» искупить невозможно. Но ведь жить можно: так – небольшое «уплотнение»!

Цинёв, человек умный и гибкий, лучше другого «кандидата в заместители» Цвигуна подходил на роль «смотрящего». Он не только был «на все сто» человеком Брежнева, но при этом являлся ещё и полезным человеком для дела. Как минимум, для дела государственной безопасности выгода от использования талантов этого человека была очевидной.

Поэтому Юрий Владимирович грустил недолго: пустое занятие. Потом он быстро отвёл душу по адресу благодетеля – в «глубоком подполье» – и решил, что «хвост» лучше не «рубить», а пристроить к делу. А там, глядишь, за совместной работой Георгий Карпович начнёт относиться к нему не только как к «объекту наблюдения». Ну, или хотя бы начнёт отвлекаться…

Упрочились позиции Леонида Ильича и в кадрах. Потому, что упрочились позиции «главного кадровика» – Константина Устиновича Черненко, старого знакомого ещё по Молдавии, с шестьдесят пятого года заведующего Общим отделом ЦК. Теперь все кадровые вопросы партии находились в руках верного человека.

В идеологии также наметился поворот «на тему личности». Точнее: «культа личности». Несмотря на то, что предпринятая «сталинистами» Голиковым, Трапезниковым, Александровым и другими очередная попытка реабилитации Сталина в связи с девяностолетним юбилеем Генералиссимуса не удалась, «река забвения» имени и дел вождя начала мелеть.

Смягчению отношения к личности Сталина и его времени немало способствовала и позиция Суслова, фактически давшего добро на возобновление упоминания имени вождя в положительном аспекте. Верный себе, Михаил Андреевич дал это добро в традиционном стиле: умолчанием. В одном случае, сделал вид, что не замечает панегириков в адрес Сталина, в другом – что ничего страшного в этом не усматривает. И всё – молча. Тихо. Без шума…

И год в целом складывался для политика Брежнева удачно. И не только в плане решительного усиления своих позиций внутри страны, но и в деятельности на международной арене. Ему – не ему одному, разумеется, но лавры-то – его! – удалось сделать то, чего не удавалось сделать никому до него: подписать договор между СССР и ФРГ.

Подписанием этого документа не только выводились на более высокий уровень двусторонние отношения, но – и это главное – ГДР прекращала существовать в формате «незаконнорожденного ребёнка». ФРГ и ГДР договаривались об установлении дипломатических отношений. Теперь вопрос принятия ГДР в Организацию Объединённых Наций можно было считать решённым: дело нескольких месяцев – да и то, по причине традиционных бюрократических проволочек.

Достижение положительного результата усиливалось ещё и тем впечатлением, которое Леонид Ильич произвёл не только на канцлера ФРГ Брандта, но и на глав других государств. К их удивлению, в лице коммунистического Генсека они увидели сильного и динамичного руководителя. На всех без исключения Брежнев произвёл впечатление обаятельного и жизнерадостного человека. Всегда элегантно одетый в костюмы от лучших портных, с золотыми запонками и в отменных французских галстуках, он выгодно отличался от Хрущёва – «премьера в мешковине».