Александр Черенов - Брежнев: «Стальные кулаки в бархатных перчатках». Книга вторая

Сквозь запотевшие стёкла очков Суслов видел, как Брежнев «вкушал» удовлетворение фактом и содержанием выступления явно не случайного «алтайца». Смельчак наверняка «не ошибся дверью». Леонид Ильич не жалел одобрительных взглядов по адресу симпатизантов, и даже не пытался стеснительно потуплять взор, когда «ораторы» то и дело «верноподданно» ссылались на его выступление.

Больше всего Михаила Андреевича поразило то, что ни один из участников прений не только не сел защитником премьера, но и не встал! Отдельные робкие слова одобрения по отдельным же моментам тут же тонули в море критики, зачастую не вполне объективной по отношению к Алексею Николаевичу. И, что самое любопытное: не сами тонули – докладчики же и топили их. Те самые: авторы слов одобрения. И не для баланса, а чтобы их «правильно поняли». Вернее, чтобы, не дай Бог, «не поняли неправильно».

Суслов, если и не симпатизировавший Косыгину, то в значительно меньшей степени, чем Брежневу, с классической «болью в сердце» наблюдал за тем, как деморализованный премьер буквально не знал, куда себя деть во время обструкции. Итогом это незнания явилось то, что после душевных метаний он и вовсе отказался от слова. Отказался от возможности защитить и реабилитировать себя и своё дело.

«Вот тебе и Леонид Ильич!» – даже сквозь очки пробилось на лицо Суслова. В «человеке в футляре» человек на мгновение выглянул «из футляра». – «Недооценили мы тебя, дураки. А ты всех обвёл вокруг пальца! Каким паинькой обернулся: рубаха-парень, да и только! Стойкий борец за дело коллективного руководства!»

Не только Суслов, но и большинство наиболее сообразительных участников Пленума уже не сомневались в том, что по позициям главы правительства нанесён сильнейший удар. Заместивший его на трибуне Байбаков де-факто выступал не столько за него, сколько за себя. Это было понятно: «своя рубашка» – как своя задница. И Председатель Госплана аккуратно «опустил» выпады против премьера и его правительства: «двое дерутся – третий не лезь!» – и сосредоточился исключительно на вопросах планирования. По лицу Леонида Ильича было заметно, что его такая позиция вполне устраивает.

«Вчера – Китай, сегодня – Пленум, а завтра – что?»

Лицо Михаила Андреевича покрылось хорошей, такой, мертвенной бледностью. Суслов редко краснел. И не от бесстыдства: от биологии. Поучаствовало в этом и сердце «главного идеолога». Не горячее: больное. Михаил Андреевич страдал атеросклерозом сосудов и коронарной недостаточностью.

Несмотря на не самое творческое состояние, Суслов начал прокручивать в мозгах события последнего времени. К месту припомнилась и Чехословакия. В числе прочих мероприятий, она явно поработала на авторитет Леонида Ильича. Даже в глазах Запада, не говоря уже о «своих», он показал себя единственной «твёрдой рукой» в составе Политбюро. И Чехословакия была только звеном в цепи, на которую Брежнев намеревался посадить товарищей.

Суслов провёл дрожащей рукой по вспотевшему лбу. Как ни страшно – а пускать вопрос на самотёк было нельзя: самотёком могло унести и его самого. «Промедление смерти подобно!» – и какая тут, к чертям, ирония! Если не остановить Ильича Второго сегодня – завтра уже не будет! Вернее, оно будет только у Брежнева!

Даже себе Михаил Андреевич не признавался в том, что его действиями руководит отнюдь не коммунистическая принципиальность, а инстинкт самосохранения. Нет, он не боялся признаться: не хотел. И, потом: разве это – показатель непорядочности? В конце концов, инстинкт самосохранения – первейший у человека. Это даже его долг!

Отсюда приверженность коллективному стилю руководству, действительно, имевшаяся у Михаила Андреевича, была производна не от стойкости его марксистско-ленинских убеждений и не от его верности принципам демократического централизма. Всё определялось бытием: хочешь быть – умей казаться!

Суслов был убеждён в том, что только отсутствие ярко выраженного центра, нового вождя, позволит ему остаться «хранителем чистоты учения». Статус «хранителя» – уникальный. Единственный в своём роде. В отдельные моменты он поднимал его выше самого Генсека. Теперь же, недвусмысленно заявляя о претензиях на безусловное лидерство, Брежнев дезавуировал негласные договорённости октября шестьдесят четвёртого. Непоколебимый статус оказался поколеблен.

Вернувшись к себе, Михаил Андреевич долго не мог успокоиться: всё думал и думал. В итоге он «задумался» до такой степени, что вынужден был принять нитроглицерин. Через пару минут закружилась голова, очертания предметов стали неясными, размытыми – но сердце понемногу отпустило. А вскоре и голова «пришла в норму». Без неё ему сейчас было – как без рук! Нужно было уже не только думать, но и делать: «промедление смерти подобно!». Само уже не «рассосётся»! И надеяться на то, что он «неправильно понял» Леонида Ильича, означало заниматься самообманом.

А «самообманутый» политик – конченый политик. Ведь политик – не Пушкин, который «сам обманываться рад»: чему радоваться! В политике надо бдеть, а не радоваться самообману!

Михаил Андреевич начал бессистемно, автоматически, перебирать машинописные листы с подготовленными его сотрудниками тезисами к столетнему юбилею вождя. Он всегда лично сам просматривал свежие наработки и давал по ним заключение. Чаще всего они сводились к предложению «подкрепить материал соответствующей цитаткой».

В шкафу у Михаила Андреевича было несколько ящичков – наподобие тех, что используются в библиотеках для хранения формуляров. И набиты они были карточками, по виду ничем не отличимыми от библиотечных формуляров. Но секретарь ЦК хранил там другие сведения, а именно цитаты из произведений Маркса, Энгельса и Ленина – а прежде и Сталина – «на все случаи жизни».

С одной стороны, это было несомненное удобство. Не надо было больше копаться в толстенных томах, разыскивая подходящее к случаю «подкрепление» классиков: нашёл карточку – а там всё, что нужно! Но с другой стороны, выглядело это не очень красиво. Попросту говоря, смахивало на обыкновенное начётничество, что не делает чести ни одному человеку, притязающему на лавры идеолога. Тем более что помощники Суслова не только знали о существовании «ящичков»: большую часть «идеологический шпаргалок» он же и готовили. Но – только впрок: копаться «в формулярах» Михаил Андреевич не доверял никому. И не потому, что стеснялся: а вдруг помощники «ошибутся адресом»?

Помощники же втихомолку посмеивались над стилем работы «главного идеолога». Уж, очень эти «ящички с формулярами» напоминали легендарную «заготовку на все случаи жизни» от Остапа Бендера. Тот самый «Торжественный комплект. Незаменимое пособие для сочинения юбилейных статей, табельных фельетонов, а также парадных стихотворений, од и тропарей».…