Александр Черенов - Брежнев: «Стальные кулаки в бархатных перчатках». Книга вторая

На работе, не столько памятуя о «директиве» Хрущёва, сколько храня верность принципам, он не задерживался ни на минуту. Ровно в семнадцать пятьдесят девять он уже покидал кабинет. Сухой, невозмутимый, не обращающий ни какого и на что внимания – и вместе с тем видящий всё и вся. Видящий «всевидящим» оком главного цензора страны.

Педантичность «сухаря-идеолога», с одной стороны, вызывала уважение: большинство работников ЦК не столь неукоснительно придерживалось «графика». А с другой стороны, там же самая педантичность служила объектом постоянных насмешек коллег. Разумеется, за глаза: зачем травмировать Михаила Андреевича, «обладающего тонкой чувствительной душой».

Только однажды Леонид Ильич «прошёлся» по Михаилу Андреевичу в открытую. Да и то – не за «верность артикулу»: в шутку предложил «товарищам» скинуться на новое пальто для секретаря ЦК. Уж, очень убого выглядел «главный идеолог» в своём «доисторическом» одеянии на фоне брежневского «от кутюр»…

Ровно в девять тридцать Шелепин переступил порог сусловского кабинета на Старой площади: уважил, таки, старика. Обычно Александр Николаевич смотрел на эти «старорежимные привычки» довольно либерально. По крайней мере – в отношении самого себя.

Суслов долго не решался начать разговор. Явно оттягивая момент начала, он бессистемно перекладывал бумаги с одного края стола на другой, чем утомил и себя, и гостя. Но долго так продолжаться не могла: зачем тогда и звал?!

– Я хочу говорить с Вами, Александр Николаевич, прямо. Как коммунист – с коммунистом.

Шелепин мгновенно подобрался в кресле: наконец-то!

Однако и после столь многообещающего начала Суслов не сразу «распахнул душу»: «долго возился с пуговицами». Видимо, сомнение всё ещё боролось в его душе с решительностью.

– Ответьте мне, Александр Николаевич – только откровенно…

Шелепин просиял взглядом под вздох облегчения: призыв к откровенности от Суслова, да ещё не с трибуны – это что-то да значит!

– Как Вы оцениваете прошедший Пленум?

Сияния во взгляде гостя заметно убавилось: очень, уж, издалека заходил хозяин. Так как Суслов задал свой вопрос столу, Шелепин имел возможность усмехнуться, не опасаясь реакции хозяина кабинета. Взгляд его, хоть и читался с листа… то есть: с лица – без перевода, но не рикошетил от стола.

«Нужна тебе моя оценка Пленума! Что же ты, дядя, такой робкий? Помочь, что ли?».

– По-моему, всё прошло в деловом ключе.

Заметив, как Суслов раздражённо дёрнул щекой, Александр Николаевич иронически хмыкнул – про себя, конечно: «не один ты – умник!»

– А как Вам шум, поднятый вокруг деятельности правительства?

Шелепин в очередной раз воспрянул душой: «шум» – это обнадёживало. Уже одним этим хозяин давал понять гостю, что ждёт от него большей откровенности.

– Ну, где-то критика была объективной, где-то субъективной, – «отработал за дипломата» Александр Николаевич. Из тактических соображений. И Суслов понял: «время – разбрасывать камни».

– Александр Николаевич, Вас, как трезвомыслящего политика, не могла не насторожить тональность выступление Брежнева. Вы готовы к прямому ответу на вопрос?

– Если Вы его зададите, – ещё раз «ушёл» Шелепин.

Вытянутое лицо Суслова вытянулось ещё больше.

– Хорошо, Я спрошу прямо: Ваше мнение о выступлении Брежнева?

Михаил Андреевич умышленно второй раз подряд назвал Генсека только по фамилии. Потому что умному должно быть достаточно.

И Шелепин принял намёк. Как руководство к действию.

– Как отношусь? Как к очередной попытке всем показать, кто в доме хозяин.

Суслов облегчённо выдохнул – и перестал конспирироваться: разговор вступал в деловую фазу. Шелепин заметил это – и «рванул из окопа».

– Для меня несомненно, что, не согласовав выступления в Политбюро, Брежнев отбросил все условности и перешёл в атаку! В атаку на принцип коллективного руководства!

Александр Николаевич «гвоздил» уклончивость Суслова хлёсткими фразами – как умелый автоматчик, который прицельными очередями «косит» противника. Каждое слово гостя попадало в цель: о том говорило лицо идеолога.

– А ведь ещё совсем недавно сам Брежнев, прикрываясь необходимостью соблюдения этого принципа, призывал членов Политбюро воздерживаться от выступления в прениях. Более того: предлагал считать доклад Генерального секретаря общей точкой зрения Политбюро! Помните этот случай, Михаил Андреевич?

Суслов кивнул головой: факт имел место.

– И вот теперь Брежнев отбрасывает этот принцип, как ненужную бумажку! Ну, как же: он убеждён в том, что его поползновениям больше ничего не угрожает!

После такой исповеди Михаил Андреевич и сам мог «снять забрало».

– Я думаю, уважаемый Александр Николаевич…

Впервые за многие годы знакомства Суслов назвал Шелепина «уважаемым». И не с трибуны, не на бумаге – а при непосредственном контакте, с глазу на глаз. Это, не то, чтобы «окрыляло», но, как минимум, бодрило даже совсем не сентиментального Александра Николаевича.

– … я думаю. Что Брежнев заблуждается относительно решимости партии отстоять незыблемость принципа коллективного руководства.

И этот пасс идеолога пришёлся Шелепину по душе: в редакции Суслова они с ним уже олицетворяли собой партию.

– Полностью согласен с Вами, Михаил Андреевич! – не преминул он «составить компанию» идеологу. – Мы просто обязаны поставить Брежнева на место!

Позиция Шелепина настолько обрадовала Михаила Андреевича, что рука его уже потянулась к папке с письмом в ЦК: захотелось компании, а заодно, и комплиментов. Но в последний момент политическое благоразумие взяло верх над секундной эйфорией – и рука вернулась на исходную позицию. Откровенность Шелепина опять показалась хозяину чреватой последствиями – и, ладно бы, если только для Шурикам.

– Надо ставить вопрос о Брежневе на Пленуме!

Наклонившись над Сусловым, Шелепин переключился на шёпот – и заговорщически обернулся через плечо. Для большего эффекта: настоящий заговорщик.

– На ближайшем же Пленуме. В марте! А до этого мы должны подготовить общественное мнение!

– ЦК?

Шелепин решительно тряхнул головой.

– Да!

От той решительности, с которой гость тряхнул головой и словом, Михаил Андреевич «убежал в себя», чтобы уже там взять себя в руки. Так сказать – «изнутри». Судя по тому, что не удалось «здесь», это не удалось и «там»: пальцы идеолога нервно забарабанили по столу. Наконец, он «выбрался наружу» – и отважился на скользящий взгляд мимо гостя, который уже явно заждался продолжения.

– Александр Николаевич, кого мы можем подключить к делу уже сегодня?

В отличие от хозяина, Шелепин не стал «убегать в себя».