Сара Уотерс - Близость

Когда он ушел, я заткнула замочную скважину чулком.

Потом долго сидела и думала о тетушке, со дня смерти которой завтра будет 4 месяца.

Третий день льет дождь – унылый холодный дождь, который превращает поверхность реки в подобие темной бугристой крокодиловой кожи и заставляет барки покачиваться на ней столь монотонно и безостановочно, что раздражает глаз. Я надела старую папину шелковую шапочку, закуталась в плед – и сижу у окна. Откуда-то из глубины дома доносится повышенный голос матери, бранящей Эллис, – надо полагать, Эллис разбила чашку или расплескала воду. Вот хлопнула дверь, засвистел попугай. Попугая подарил Присцилле мистер Барклей. Птица сидит в гостиной на бамбуковой жердочке. Мистер Барклей учит ее говорить «Присцилла», но она пока только свистит.

Сегодня в доме все не слава богу. Из-за дождя подтопило кухню и протек потолок в мансарде. А самое неприятное – наша Бойд уведомила о своем уходе, и теперь мать рвет и мечет из-за того, что придется искать новую служанку, причем именно сейчас, когда свадьба Присси на носу. Странное дело. Бойд прослужила у нас три года, и мы полагали, что ее все здесь вполне устраивает. Однако вчера она подошла к матери и сообщила, что нашла другое место и через неделю уйдет. Она говорила, пряча глаза, – сплела какую-то нелепую историю в свое оправдание, но мать ни единому слову не поверила и сурово потребовала объяснений, после чего Бойд бурно разрыдалась и сказала, мол, просто в последнее время наш дом стал нагонять на нее страх, когда она остается одна. Мол, после смерти мистера Прайера дом «сделался странным» и пустой кабинет хозяина, где она должна убираться, вызывает у нее жуть. Она не спит ночами, потому что постоянно слышит какие-то непонятные скрипы и иные загадочные звуки, – а один раз явственно раздался голос, прошептавший ее имя! Сколько уже раз она лежала ночь напролет без сна, страшно напуганная, до того напуганная, что не хватало духу даже встать и прокрасться в комнату Эллис. Ну и как следствие – она очень сожалеет, что вынуждена нас покинуть, но нервы у нее совершенно расстроены, и она уже нашла место в одном приличном доме в Мейда-Вейл.

В жизни не слыхала подобного вздора, заявила мать нам с Присциллой.

– Призраки! – кипятилась она. – Подумать только – призраки, в нашем доме! Подумать только – чтобы ничтожная девица вроде Бойд таким вот образом оскверняла память вашего бедного отца!

Да и было бы странно, заметила Присцилла, если бы папин призрак разгуливал не где-нибудь, а в мансарде прислуги.

– Вот ты, Маргарет, всегда засиживаешься далеко за полночь, – обратилась она ко мне. – Ничего такого не слышала?

Только храп Бойд, ответила я. Я-то думала, она просто спит, но оказывается, она всхрапывала от страха.

– Рада, что ты находишь все это смешным, – сказала мать. – А вот меня срочная необходимость искать и обучать новую служанку нисколько не забавляет.

Она снова послала за Бойд, чтобы еще немного постращать бедняжку.

Поскольку дождь вынудил всех нас сидеть дома, приходилось вести бесконечные утомительные разговоры об одном и том же. Сегодня днем я наконец не выдержала и, невзирая на ненастье, отправилась в Блумсбери – в читальный зал Британского музея. Там я заказала книгу Мейхью о лондонских тюрьмах, записки Элизабет Фрай о Ньюгейте и еще пару трактатов, порекомендованных мистером Шиллитоу. Служитель, помогавший мне отнести книги, сказал: «Почему, интересно, самые нежные читательницы неизменно заказывают книги столь жестокого содержания?» Он прочел названия на корешках и улыбнулся.

Здесь, в библиотеке, сердце мое вновь защемило от тоски по папе. Читальный зал совсем не изменился. Те же самые читатели, которых в последний раз я видела два года назад, по-прежнему сжимают в руках все те же рыхлые подшивки рукописей, по-прежнему щурятся над все теми же скучными книгами, по-прежнему ведут все те же маленькие ожесточенные схватки все с тем же нелюбезным персоналом. Вот джентльмен, вечно посасывающий усы; вот джентльмен, вечно хихикающий над своим чтением; вот дама, копирующая китайские иероглифы, которая недовольно хмурится всякий раз, когда кто-нибудь рядом перешептывается… Все они здесь, на прежних своих местах под высоким куполом, – точно мушки, навек застывшие в янтарном пресс-папье, подумалось мне.

Интересно, помнит ли кто-нибудь из них меня? Только один библиотекарь явно меня признал.

– Это дочь мистера Джорджа Прайера, – сказал он молодому служителю, когда я стояла у окошка выдачи. – Мисс Прайер и ее отец несколько лет были постоянными нашими читателями. Я и сейчас будто воочию вижу перед собой сего почтенного джентльмена, заказывающего книги. Мисс Прайер помогала отцу, когда он писал монографию по Ренессансу.

Служитель кивнул: да, он видел эту книгу.

Прочие библиотекари, меня не знающие, теперь называют меня «мадам», а не «мисс». За два года я превратилась из девушки в старую деву.

Сегодня в библиотеке было много старых дев – гораздо больше, чем мне помнилось по прежним временам. Возможно, впрочем, со старыми девами дело обстоит ровно так же, как с призраками: чтобы всех увидеть, нужно войти в их ряды.

Я оставалась там не очень долго: мною владело неутолимое беспокойство, да к тому же из-за дождя в зале было темновато и глаза быстро устали от чтения. Но возвращаться домой, к матери и Бойд, мне решительно не хотелось. Я взяла извозчика до Гарден-корт, надеясь, что в такую ненастную погоду Хелен вынуждена сидеть дома одна. Так и оказалось: со вчерашнего дня к ней никто не наведывался, и сейчас она подрумянивала на каминном огне ломтики хлеба и скармливала их Джорджи.

– Смотри, кто к нам пришел! Твоя тетушка Маргарет! – сказала она и поднесла ребенка ко мне.

Он уперся ногами мне в живот и брыкнулся.

– Ах, какие у нас красивые толстенькие ножки! – проворковала я. – И какие же румяные щечки, просто алые!

Но Хелен сказала, что щеки красные от жара: у малыша очередной зубик режется.

Джорджи немного посидел у меня на коленях, потом расплакался, и Хелен велела няне унести его в детскую.

Я рассказала про Бойд и призраков; затем мы немного поговорили о Прис и Артуре. Известно ли ей, что они едут на медовый месяц в Италию? Хелен наверняка узнала об этом задолго до меня, но не призналась. Да любой вправе поехать в Италию, коли есть такое желание, ответила она.

– Или тебе хотелось бы, чтобы вообще никто не пересекал Альпы, потому лишь, что однажды ты собиралась в Италию, но обстоятельства воспрепятствовали? Не заставляй Присциллу переживать из-за этого. Твой отец был и ее отцом тоже. Думаешь, ей легко было отложить свадьбу?

Я сказала, что прекрасно помню, как сестра дорыдалась до истерики, когда стало известно о папиной тяжелой болезни, – а все потому, что она уже получила дюжину новых платьев от модистки, которые теперь приходилось вернуть обратно, чтобы перекрасить в черный цвет.