Пьер-Луи Ганьон - Исчезновение Ивана Бунина

– Вам известно, что премия присуждается за творчество в целом, – говорили ей. – А ваш соотечественник господин Горький в последние годы, похоже, исписался. Его произведения как-то потускнели… Судя по всему, вдохновение его покинуло. С тех пор, как…

Коллонтай недвусмысленно дали понять: Шведская академия ни в коем случае не позволит себе сделать политический выбор в пользу кандидатуры советского писателя, который в последнее время сам только и делает, что вмешивается в политику. Горький упорно поддерживает советскую власть, вновь и вновь подчеркивали академики, которая беззастенчиво попирает демократические свободы.

Настаивая на своем, шведы без всяких церемоний цитировали показания советского военного атташе в Стокгольме. После побега из родного посольства он выступил с публичными заявлениями о политической обстановке в Советской России. «Этот высокопоставленный военный чиновник открыл нам глаза на чудовищную действительность вашей страны, подтвердив имевшие хождение самые дурные слухи о ней», – откровенно говорили ей некоторые из членов академии.

Напрасно советский посол произносила дежурные речи об историческом значении Октябрьской революции 1917 года, продолжившей дело Великой французской революции с ее лозунгами свободы, равенства и братства. Эта политико-романтическая риторика не находила у собеседников отклика.

Но готова ли Шведская академия чествовать презренного контрреволюционера Бунина? Коллонтай казалось, что последнее слово в этом деле еще не сказано. Близкий к Москве член академии, регулярно посещавший обеды в «Гранд-отеле» и симпатизировавший Компартии Швеции, по секрету сообщил советскому послу содержание экспертного доклада. Доклад давал надежду на то, что имя Бунина будет удалено из нобелевского списка.

Автор доклада вынес мятежному писателю суровый приговор: «В его произведениях не чувствуется глубокой творческой мощи. Он не владеет и истинным даром рассказчика. Его персонажи не способны зажить в нашем воображении собственной жизнью. Иными словами, в его творчестве отсутствуют главные достоинства, отличающие русскую литературную традицию».

Довольный тем, что угодил Александре Коллонтай, этот академик, тщетно отстаивавший перед коллегами кандидатуру Максима Горького, передал ей и заключительные слова эксперта: «Великая традиция русского повествовательного искусства в творчестве Бунина представлена слабо».

Чтобы окончательно разобраться, что творится в Шведской академии, Коллонтай решила обратиться к ее постоянному секретарю Перу Халльстрёму, эрудиту и человеку безупречной репутации. До этого полпред не искала с ним встречи, опасаясь нарушить негласные правила этикета.

Приглашение на ужин Халльстрём принял не сразу. Ему было известно, что в последние недели Коллонтай ведет интенсивную агитационную работу, от которой уже пострадал кое-кто из его коллег.

Отметив про себя, что маневрам Коллонтай не хватает тонкости, Халльстрём все же решился прийти в «Гранд-отель», однако не к ужину, а раньше.

Он ответил на все вопросы постоянного поверенного Советского государства и, будучи по натуре человеком прямым, не стал скрывать, что главным предметом споров было соответствие позиции претендента последней воле Альфреда Нобеля. Верный страж храма литературы, Халльстрём подчеркнул, что завещатель четко обозначил критерий отбора кандидатов на премию: произведения должны воплощать и отражать идеалистическое мировоззрение автора, тогда как Максим Горький работает художественным методом социалистического реализма.

Халльстрём также подчеркнул, что не доверяет суждениям республиканских литературных организаций – российских, грузинских, украинских или узбекских, – слишком зависимых от центральной власти. Они дружно поддержали кандидатуру Горького, но эта поддержка недорого стоит, поскольку они лишены права мыслить и действовать свободно.

Несмотря на настойчивость Коллонтай, Халльстрём так и не сказал, в какому заключению пришел Нобелевский комитет. Раздраженный учиненным ему допросом, постоянный секретарь вежливо, но твердо отказался удовлетворить любопытство Коллонтай, чем немало ее удивил.

И все же в тот вечер Коллонтай вернулась в посольство с ощущением, что еще не все потеряно. В битве против Бунина она рассчитывала на своего близкого друга Валериана Довгалевского – полпреда СССР во Франции, который по распоряжению Литвинова мог без лишнего шума задействовать свои многочисленные парижские связи.

Париж, середина декабря 1932

На французскую столицу обрушился ледяной ливень, и, спасаясь от разбушевавшейся стихии, прохожие спешили укрыться в ресторане «Ле-Пети-кафе» на авеню дез-Абес, обычно в предвечернее время пустовавшем.

Йосип Брач взглянул на часы и заказал еще пива. От купленной за углом пачки «Голуаз» осталась половина. Дюжий хорват не привык курить так много. Советский полпред назначил ему встречу, но прошел уже целый час, а Довгалевского все не было.

Агент Коминтерна сожалел, что не уехал в Барселону, где сейчас бушевали националисты. Ему хотелось быть рядом с мексиканским художником Витторио Пазом, его идейным наставником, прибывшим в Каталонию на помощь местным коммунистам.

После учреждения Женералитета [1] Женералитет – орган местного самоуправления Каталонии, учрежденный в Испании в 1932 г. – Прим. ред. каталонцы обрели некоторый суверенитет, что давало им надежду осуществить свою давнюю мечту и сделать эту богатую промышленную область на северо-востоке Испании независимой республикой. Коммунисты, которые на политической сцене были представлены в меньшинстве по сравнению с националистами и анархистами, нуждались в подкреплении. Брач вызвался отправиться добровольцем в Каталонию, но получил решительный отказ.

Коминтерн настоял, чтобы Брач остался в Париже и продолжил ранее начатое: собрал как можно больше сведений о писателе Иване Бунине и, если потребуется, перешел к более активным действиям. Не слишком увлекательное задание для агента его уровня, полагал Брач.

Из окна, у которого он сидел, хорошо просматривалась улица Ле-Пик, где с минуты на минуту должен был появиться полпред Довгалевский. Брач посоветовал ему выйти на станции метро «Бланш» и подняться по Ле-Пик до авеню дез-Абес. Именно таким путем Брач обычно возвращался домой.

Он вступил в ряды Коммунистической партии Югославии, еще учась в семинарии, и, ступенька за ступенькой поднимаясь по иерархической лестнице Коминтерна, к тридцати пяти годам достиг положения, позволявшего браться за исполнение самых деликатных поручений. С такими, как Брач, шутить не приходилось.