Юрий Панов - Зарево над юностью

– Вот это здорово! – обрадовался Вильсовский. – Только я учитель, Стась. И о том, как добывается торф, знаю лишь понаслышке, так что тебе придется растолковать мне все тонкости этой науки. Не сейчас, как-нибудь после.

– Хорошо, Евгений Владиславович.

– А пока я не могу посоветовать вам, что надо выводить из строя в первую очередь, действуйте по своему разумению. Давайте теперь подумаем над структурой организации. Мне кажется, что лучше всего создать мелкие группы, человек по пять-шесть, и так наладить работу штаба, чтобы при любых самых тяжелых обстоятельствах мы могли избежать провала всего подполья. Строжайшая конспирация – вот наше оружие. Каждый член пятерки должен быть связан только со своим командиром и только от него получать задание.

– И чтобы об этом задании никто больше не знал, – сказала Люся.

– Да, конечно. И надо еще продумать систему связи и сигнализации между пятерками и всем подпольем. Ну и, разумеется, вербовать в организацию новых членов. Вопросов, как видите, хватает, но я уверен – мы решим их… И всегда помните, что сейчас нет тыла и фронта. Есть единый фронт народа, где бы ни находились советские люди. Нам предстоит борьба с самым безжалостным врагом всех времен. Вот послушайте…

Вильсовский достал из кармана бумагу, откашлялся и начал читать:

– «Для твоей личной славы ты должен убить сто русских. У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сострадание, убивай всякого русского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик… Германец – абсолютный хозяин мира. Ты будешь решать судьбы Англии, России, Америки. Ты германец; как подобает германцу, уничтожай все живое, сопротивляющееся на твоем пути, думай всегда о возвышенном, о фюрере – ты победишь. Тебя не возьмет ни пуля, ни штык. Завтра перед тобой на коленях будет стоять весь мир…»

– Что это, Евгений Александрович? – с дрожью в голосе спросила Люся.

– Памятка немецкого солдата. Памятка смерти и насилия… Вот с каким врагом нам предстоит бороться…

Давно уже на улицах поселка хозяйничали патрули. А в доме Букатик как будто забыли о комендантском часе.

Лампа погашена. На лавке сидят четверо. Вильсовский расспрашивает Стася и девушек, как они учились, кем мечтали стать. За несколько незаметно пролетевших часов Вильсовский вошел в жизнь Шмуглевского как хороший, добрый учитель, умеющий не только сурово наказать за ошибки, но и поддержать, вселить веру в правильность избранного пути.

По шоссе так плавно мчался черный приземистый «хорх», что казалось, не машина, а ладья стремительно скользит по узкой, уходящей в бесконечность реке – вернее, по каналу, настолько ровны были берега, на которых белые столбики ограждения сливались в непрерывные нити. Время от времени рев правительственной сирены разрывал мягкую ткань полуденной тишины, заставляя все другие машины жаться к обочине.

Рядом с шофером сидел моложавый человек в форме подполковника вермахта. У него были тонкие черты лица, широкий лоб с глубокими морщинами над переносьем, гладко зачесанные назад темные волосы. Он сидел, небрежно откинувшись, положив на колени фуражку, и глядел прямо перед собой.

Убегали назад холмы, покрытые по-осеннему желтым мелколесьем, зеленые и тучные луга – их почему-то не успел коснуться октябрь своим опаляющим дыханием. Небо было высокое, в мелких завитках редких облаков и синее, как вода в том баварском озере, мимо которого мчалась машина. Скользнув вниз, к плотине, и сразу за ней сделав крутой почти под прямым углом, поворот, «хорх» выскочил на равнину. Кончились столбики ограждения, вместо них дорогу сторожили старые ивы.

Настроение у подполковника Сахарова было отличное. После долгих терпеливых ожиданий капризная фортуна, наконец, одарила его благосклонным взглядом. Неделю тому назад его срочно вызвали из Парижа. В Берлине, в доме №70-а на Вильгельмштрассе, где помещался внешнеполитический отдел национал-социалистской партии, его принял сам рейхсминистр Розенберг, обстоятельно и долго расспрашивал, с какими антисоветскими организациями он связан, в каких странах находятся эти организации, их политическое кредо, финансовое положение, сферы влияния. И хотя Сахарову не объяснили истинную причину вызова, однако намекнули, что его ожидают большие дела. Чутьем человека, умеющего в нужный момент выбрать на политическом перепутье свою тропинку, Сахаров понял, что Розенбергу нужна «лошадь», на которую можно сделать крупную ставку. И если продолжить сравнение, то он относит себя к той породе «лошадей», которая сама выбирает себе жокея…

Сын бывшего царского генерала, он девятилетним ребенком попал во Францию. Воспитывался в частном пансионе. Знания давались ему легко, к двадцати четырем годам он прекрасно владел пятью европейскими языками. Он был молод, умен, изворотлив, непреклонен в достижении своих честолюбивых целей. От отца он унаследовал ненависть к большевикам, которые отняли у него Россию, страну его дедов и прадедов и его собственного детства. Он становится членом антисоветской организации САФа – Союза Андреевского флага, принимает деятельное участие в его работе, но постепенно разочаровывается, понимая, что и САФ и другие подобные ему организации – как Народно-трудовой союз – НТС, Союз борьбы за освобождение народов России – СБОНР – ничего реального, перспективного предложить ему не могут. Хвастливые речи их руководителей, ушаты угроз и проклятий на страницах эмигрантских газетенок – все это лишь пустой звон. По тем известиям, которые приходили из России, было ясно, что о новой гражданской войне не может быть и речи. Сахаров заканчивает офицерскую школу в Париже и ждет случая.

30 января 1933 года у штурвала третьего рейха встали фашисты. Сахаров сразу оценил ситуацию, поняв, что долгожданное близко.

17 июля 1936 года радиостанции Европы приняли сигнал: «Над всей Испанией безоблачное небо». Это был сигнал к началу фашистского мятежа в Испании. В Севилье, Кадиксе, Сарагоссе, Гренаде и Бургосе воинственные генералы подняли путч.

Сахаров, не задумываясь, вступает в иностранный легион «Кондор» Гуго Шперле. Ему доверяют командование бригадой. Под Барселоной он отличился в бою с республиканцами и был удостоен нескольких наград. «Железный крест» ему вручил посол Гитлера в Мадриде Эбергард фон Штарер.

Но буря утихла, и ветер судьбы вновь бросает Сахарова по Европе. Париж, Вена, Берлин, Люксембург… Он словно трамп – бродячий корабль, не приписанный ни к какому порту.