Андрей Посняков - Московский упырь

– Что угодно, дядько Михайло? – подбежав, угодливо изогнулся служка. – Водочки? И это… – Он оглянулся и перешел на шепот: – Хозяин сказал: только для дорогих гостей – грибочки соленые есть. Принести?

– Квасу принеси, – ухмыльнулся Михайло. – Ну и заодно, черт с тобой, грибочков.

– Исполню в един миг.

Гришка умчался и весьма быстро нарисовался вновь – принес и грибочков, и квасу.

– Ну, Михайла! – аппетитно похрустев груздем, восхитился Иван. – Ты прям волшебник, колдун!

– Вот с ворожеями ты меня не путай, – обиженно отозвался Михаил. – Я их на дух не переношу, особливо после того, как в лихую годину они человечьим жиром торговали – для всяких снадобий.

– Неужто человечьим? – Юноша недоверчиво скривил губы.

Его собеседник размашисто перекрестился:

– Вот те крест!

– А жир этот они с кого брали?

– Так время-то какое было, вспомни! Голод! Ладно кошек – навоз ели, кору. Мертвяки на Москве друг на дружке валялись – бери, не хочу.

Михайло быстро наполнил чарку и одним махом выпил. Захрустел грибочками:

– Эх, хорошо!

Странный он был, этот Михайла. Одет неважнецки – рваный зипун, армячишко, треух, – но глаза смотрят вокруг с этакою циничной насмешкою, а речь питуха, несомненно, речь умного человека. Видать, он знавал когда-то и иную долю, нежели валяться по пьяному делу в сугробах, быть может – да скорее всего! – имел небольшое поместьице, потом разорился, запил. Ой, много таких дворян да детей боярских по всей Руси-матушке мается, много. Одним уже и на войну не с чем идти – коня нет, людишек, вот и подаются в пищальники, а кто и вообще – в холопы к сильному боярину запродается! Недаром государь особый указ издал, запретил обнищавшим дворянам верстаться в холопы. А тем, бедным, куда деваться? Кушать-то хочется, да и семьи кормить надо. Тут либо в холопи, либо в тати. А еще можно к самозванцу, на юг, податься…

Михайло быстро приметил грустное настроение собеседника:

– О чем задумался, парень?

– О доле нашей тяжкой, – признался Иван. – Я ведь вижу, ты из дворян…

– С чего бы?

– Больно уж говоришь умно да правильно. Я ведь и сам из детей боярских, а рыбак рыбака…

– …видит издалека, – Михайло мрачно усмехнулся. – Выпьем!

Иван придержал чарку:

– Погодь. Поговорим хоть немного. Да ты не бойся, я не соглядатай какой…

– А я и не боюсь, – пожал плечами питух. – Поди меня на Чертолье сыщи… А отсель на правеж еще никого утянуть не удавалось. – Михайло совершенно трезво прищурился. – Так о чем разговор будет? Ты не смотри, я ведь не пьян еще. А что в яму попал – так туда в такую пургу кто угодно угодить может.

– А песни чего орал?

– Для куражу.

– Ну, вот что, Михайла… – Иван помолчал, лихорадочно соображая, как половчей повернуть разговор в нужное русло. Наконец сообразил, улыбнулся. – Хочу к воеводе Федору Хвалынцу в войско наняться. Знаешь такого?

– Знаю, как не знать? – усмехнулся Михайло. – Так он далеко, в Ярославле.

– Неужто в Москве от него никого нет?

– В Москве? Племянник него, Егорий, делами дядькиными на Москве занимался, да только ты, парень, к нему опоздал.

– А что такое?

– Да третьего дня убили Егория, да еще как-то премерзко… – Михайло оглянулся вокруг и понизил голос: – Говорят, на теле живого места нет – все истерзано. Эх, такой парень был! Богат, красив, статен. И молод – всего семнадцать годков. Казалось – все дороги открыты, жить бы да жить, ну или умереть с честию на поле брани! Но не так вот, как помер…

– А что, убивцев не поймали еще? – осторожно поинтересовался Иван.

Собеседник усмехнулся:

– Ага, поймаешь, как же! Говорят, и не человек это был, убивец-то! Упырь, волкодлак! Оборотень диавольский! Вот я и пел в яме-то: говорят, они, упыри-то, шуму да веселья, да громкого слова не любят.

– Вон оно что, – задумчиво кивнул Иван. – И что, как убили, никто не видел?

– Ясно, не видели… Снегопад тогда был, а Егор, вишь, домой откуда-то возвращался – у Хвалынца хоромы на Черторые и постоялый двор, – вот и захотел спрямить путь оврагом… Там и смертушку свою отыскал.

– Угу… – Иван задумался. – А откуда Егор возвращался?

– Из Кремля, говорят. К какому-то важному боярину за новым назначеньицем ездил. А ты чего спрашиваешь-то?

– Так. Любопытно просто. Ну, что ты сидишь, Михайла? Давай наливай.

После полудня пурга утихла, в небе показалось солнышко, а выпавший снег вдруг стал золотистым, пушистым, искрящимся. Любо-дорого было ехать! Вывалившая на улицу ребятня с криками неслась в санках с черторыйских горок, где-то играли в снежки, где-то пытались лепить снежную бабу – только вот беда, снег был сухой, не лепился.

Щурясь от солнца, Иван, наклонившись в седле, спросил у пробегавших мальчишек дорогу. Услышав ответ, благодарно кивнул и дернул поводья. Верный конь без всяких приключений домчал молодого дворянина до хором, принадлежавших воеводе Федору Хвалынцу. Невеликие хоромы – две избы с теремом, конюшня, амбары – прятались за высокой оградой. Спешившись, Иван постучал в ворота и услыхал, как, загремев цепью, залаял во дворе пес. Долго не открывали – покуда достучался, юноша сбил все кулаки.

– Кто таков? – высунулся наконец из маленькой калиточки слуга – седенький хитроглазый старичок.

Иван вытащил загодя припасенный тархан, где было сказано – кто он и что. Правда, привратник, похоже, оказался неграмотным. Что ж, следовало ожидать…

– Думного боярина Семена Никитича Годунова посланец! – важно приосанился юноша. – Разбойного приказу дворянин московский Иван Леонтьев.

Привратник поспешно согнулся в поклоне.

– Веду дознанье по важному делу – убивству Егора Хвалынского. Давай отворяй ворота, да поскорее.

Еще раз поклонившись, дед шустро загремел засовом.

– Коня куда привязать?

– А ты давай поводья-то, родимец, я и отведу твово коника куда надо. А сам во-она в горницу поспешай. Солнышко-то наше ясное, Егорушку, как раз сегодня и схоронили… – Старик вдруг сморщился, так что показалось, будто вот-вот заплачет. – Так ты, господине, уж не обессудь, посиди с нашими. Там и расспросишь кого надо.

– Так воевода что, приехал на похороны?

– Что ты, что ты, – замахал руками привратник. – Мыслю, вестники еще токмо до Ярославля добрались. Покуда соберутся, покуда приедут… Да и воевода батюшка Федор Иванович по зиме-то поохотиться любит, поди и посейчас уехал – ден на десяток, никак не меньше. Потому и порешили Егорушку схоронить, не дожидаясь. Правду сказать, воевода не особо-то его и долюбливал, сироту, при себе не держал. Так что уж мы схоронили… Али неправильно сделали?

– Почему ж, – Иван вздохнул. – Правильно. Куда, говоришь, идти?

– Эвон, – показал рукой дед. – На крыльцо поднимайся, а там пройдешь сенями.