Юзеф Крашевский - Король холопов

Поэтому повсюду царило беспокойство, увеличивавшееся с каждым часом. Одной из проповедниц о наказании и мести Божьей была Бася, бывшая когда-то большой ветреницей и предавшаяся теперь страстному покаянию. Вместе с религиозным экстазом в ней было огромное мужество, толкавшее ее на самые смелые шаги; она пробиралась повсюду и проповедовала о том, чего требовало ее вдохновение.

Однажды она, одетая в платье послушницы, с четками и с крестом пробралась в замок сначала к Кохану, потом к королю и, упрекая их в злодеянии, угрожала им и призывала их к покаянию.

Это был век, когда вера в Бога еще не была поколеблена; поэтому голос такой женщины производил впечатление.

Король выслушал призыв молча. Кохан опечалился; он долгое время после ее посещения был встревожен и удвоил свои пожертвования на костел, которые он делал со дня смерти Барички.

Однажды вечером в доме Фрица Матертеры, в котором он сам редко показывался, хозяйка дома одна принимала своих обычных гостей. За столом сидели только что прибывший доминиканский приор, ксендз Томаш, капеллан этого же монастыря Иренеуш и рядом с ним – младший викарий костела Пресвятой Девы ксендз Павел из Бжезия, известный своей набожностью и ученостью.

Хозяйка дома, которая наказывала себя самыми строгими постами, в отношении к духовным отцам была очень снисходительна и старалась всячески им угодить. На стол поставили кушанье и напитки, а сама Бася прислуживала отцам, подавая им вместо прислуги воду для мытья рук и полотенца; в это время ксендз Павел, худой, высокого роста мужчина с длинным лицом вытянул белую, большую, с костистыми пальцами руку в сторону Томаша и обратился к нему:

– Слышали ли вы, отец мой, о бичевниках?

Ксендз Томаш, седой, полный, тяжеловесный мужчина с круглым, довольно веселым лицом как раз в этот момент вытирал пот со лба, потому что было начало лета, и стояли жаркие дни.

Взглянув с удивлением на говорившего, он спросил:

– О каких?

– Молва о них идет по всему свету, – возразил ксендз Павел, – и говорят, что они уже и у нас появились из-за границы и в некоторых городах увлекли за собой большую толпу. Только в Кракове их еще пока не видно. Худой и бледный кашлявший монах, ксендз Иренеуш, быстро бегавшие глаза которого выдавали его проницательный ум, покачал головой, как бы желая высказать некоторое сомнение и недоверие.

Бася, державшая еще в руках воду и полотенце и собиравшаяся уходить, заинтересованная, остановилась. Взгляд ее, обращенный на ксендза Павла, выражал горячую просьбу.

– Бичевники? – спросила она.

– Да, кающиеся, бичующие себя. И странствующие по всему свету, живя с подаяния и призывая грешников к покаянию.

Все молчали, ксендз Павел тоже замолк на мгновение.

– Это явление имеет большое значение, – прибавил он, задумавшись. –Чаша грехов переполнилась, и все чувствуют, что необходимо изменить жизнь. Господь наделяет вдохновением бедняков и нищих так же, как Он выбирал апостолов из черни. О них рассказывают чудеса.

Бася поставила на пол кувшин с водой, бросила полотенце и со сложенными накрест руками приблизилась в ксендзу Павлу.

– А! Скажите! Скажите! – воскликнула она. – Это поразило мое сердце! Это перст Божий! Публичное покаяние, добровольное телесное наказание… Нужда и голод… Новый закон… Новые апостолы!..

Ксендз Павел насупился.

– Нового закона не может быть, а также нет надобности в новых апостолах, – с кислой миной сказал он. – Всю правду и всю науку принес нам Христос. Но мы и части ее не восприняли и исполняем только то, что нам удобно.

Приор и ксендз Иренеуш молчанием подтвердили свое согласие.

– Где же они? Откуда они идут? Я буду искать этих святых кающихся! –воскликнула хозяйка дома, приблизившись к ксендзу Павлу.

Вдруг Иренеуш тихим голосом быстро проговорил:

– Осторожно, осторожно! Необходимо, чтобы церкви осмотрелись и убедились, что под этой набожностью не скрыта какая-нибудь ересь.

Бася остановилась в изумлении.

– Отец мой, – начала она, – какая же тут может быть ересь, и что может быть греховного в покаянии? Чем оно строже, тем милее Богу!

Ксендз Иренеуш руками перебирал по столу.

– Тут что-то темное, – произнес он, – и пока это не будет расследовано и выяснено, необходимо быть осторожным, а то вместо того, чтобы служить Богу, можно попасться в сети сатаны.

Он угрожающе поднял руку, и хозяйка замолчала; но видно было, что она сгорает от любопытства.

Ксендз Павел из Бжезия уселся при столе. Он, по-видимому, жалел женщину.

– Где она первоначально образовалась, эта кающаяся…

– Секта? – добавил ксендз Иренеуш.

– Секта или общество, Господь их знает, – продолжал ксендз Павел, –только известие о ней одновременно пришло с Рейна, из Венгрии и из Италии. Толпы их, проходя через соседние страны, проникли и к нам. Некоторые духовные лица открывают им костелы, другие же их подозревают.

– В чем? – спросила хозяйка.

– В том, о чем я говорил, – вмешался Иренеуш, – что это секта. Нашему ордену именно поручено расследование всякой ереси, этой опасной ржавчины, которая легко пристает к слабым, но горячим. Инквизиторы об этом выскажутся.

Уставший приор, до сих пор не проронивший ни одного слова, тихим, задыхающимся голосом проговорил:

– Да, да… Необходимо все тщательно обсудить. Дьявол не спит.

Хозяйка прислушивалась с большим вниманием.

– Простите мне, обиженной умом, – сказала она, – но какое заблуждение может быть в строгом покаянии?

Ксендз Иренеуш с улыбкой ответил:

– Многое можно было бы об этом сказать. Но я, душа моя, об одном только скажу. Там, где нет капеллана в качестве руководителя, там люди легко могут быть введены в заблуждение. Среди этих бичевников ничего не слышно о капелланах. Какие-то неизвестные, непосвященные, самозванцы являются им вождями и ведут эти толпы. Мужчины и женщины различного возраста странствуют, вместе живут… Гм! Гм! Мне кажется, что тут дело нечистое.

Хозяйка задумалась.

– Я великая грешница, – начала она, – я недостойна милости Бога. Я о многом не знаю, но мне это публичное покаяние, эта жизнь отданная Ему, эта кровь, орошающая проезжие дороги – все это мне кажется таким прекрасным! Таким красивым!

Приор насупился.

– О! О! – прервал он. – Ты сама готова с ними пойти!

Бася вскочила с сидения и воскликнула:

– А! Да… Пусть только они появятся! Я брошу все… Я не выдержу, я пойду!

Ксендзы переглянулись; ксендз Павел замолк и, желая переменить разговор, сказал, что носились слухи о том, что король вскоре уступит, отлучение будет снято, костелы раскрыты, и снова раздастся звон колоколов. Хозяйка слушала довольно равнодушно.

– Король? – произнесла она без всякого смущения, – я его хорошо знаю! Ведь дьявол меня отвел к нему или, вернее, наушник его, Кохан, этот убийца, погубивший столько невинных душ. Я их обоих знаю. Король, в сущности, добрый и сострадательный, он только равнодушен к религиозным делам. Его, быть может, удалось бы навести на путь истины, если бы он дал себя увлечь. Он относится к жизни и ко всему равнодушно.