София Агачер - Твоими глазами

– А замараться или заразы какой подхватить от меня не боишься? – спросил Александр Александрович и пронзительно посмотрел в глаза вошедшему.

– Дурак ты, Сашка! Это же я! Худой ты какой, но сильный, чертяка! Раздавишь… – смеялся Герцев, бережно прижимая к себе друга, всё же раскрывшего ему свои объятия.

– Эх, по рюмочке, за встречу, – предложил Александр Александрович, подошёл к старинному шкафу в стиле жакоб, открыл дверцу, достал бутылку армянского коньяка, наполнил две рюмки янтарной жидкостью, одну взял сам, вторую протянул другу и стал, смакуя, пить маленькими глотками.

– А!.. Аромат, аромат-то каков! Напиток богов… это мне много лет тому назад генерал армии Баграмян подарил. Хорошо! Да, давай ещё по одной, за нашу дружбу. И садись сюда – на диван… Поговорим, посмотрим друг на друга. Пять лет ведь не виделись!

Московский вечер стучался в окно, клаксоны будоражили больничную тишину.

Двое мужчин: один – в белом халате и шапочке, второй – в сером костюме и берёте, – сели на старый кожаный диван с высокой резной спинкой, чтобы продолжить разговор.

– Видишь, Миша… я стал совсем другим человеком. Да, другим. Чтобы вернуться обратно, мне необходимо было сжечь себя прежнего. Изменить частоту своей души… Раньше я жил в мире, что творил сам, и заставлял любого, до кого мог дотянуться, жить так, как я считал нужным, по моим собственным законам. Сам находил деньги, оборудование, перестраивал эту больницу, придумал структуру службы неотложной хирургической помощи. Шутка ли, для всей страны придумал! Когда я входил в операционную и видел больного, то слышал его уникальную мелодию. Я становился к операционному столу и брал первый аккорд, потом второй, третий – ткани струились через мои пальцы. Мне казалось, что я играю на струнах души оперируемого человека. Я чувствовал себя таким огромным, таким значимым, уникальным и незаменимым. Считал, что самоотверженная работа круглыми сутками и тысячи спасённых жизней дают мне право владеть, управлять, распоряжаться мощнейшим потоком творческой энергии, какую я забирал у кого только мог. Я блаженствовал! И набрал такую скорость, что потерял опорную ось… и сорвался со своей орбиты. Падение было мгновенным. Как мне было больно!.. Не потому, что следователь на Лубянке выбил зубы, выворачивал веки и не давал спать. Как раз физические страдания, голод и холод помогали справиться с этой болью… Не потому, что я боялся клеветы, сплетен, потери своего честного имени, предательства семьи и друзей. Нет!.. Я попал в место, абсолютно лишённое творческой энергии…

Помнишь, в учебнике по Закону Божьему было написано о Деннице: «и отправили его в место, удаленное от Бога, и назвали это место Адом». Ад!.. Это – место, где нет энергии Творца, где невозможно творить… Я понял это только там, на последнем рубеже…

Миша, ты не только мой старый друг, но ещё и коллега, хирург и учёный, я могу поговорить об этом только с тобой… Многие годы меня не устраивало ни одно определение острой дыхательной недостаточности или остановки дыхания, и только там я понял, что человек перестаёт дышать, когда душа отделяется от тела. Сердце ещё бьётся шесть минут, а душа уже улетела… И всё, что ты накопил за свою жизнь, ты платишь, отдаёшь в эти шесть минут боли… Попробуй, задержи дыхание, почувствуй муку удушья! Нет энергии, нет!.. Это и есть дуновение ада…

Я был в тюрьме три месяца и три года, если сложить, то получится число шесть. В разных мирах, Миша, время течёт по-разному. Мне вернули душу, думаю, по молитвам жены моей… Но уже другую! Плохо мне жить с этой душой, маленький я стал, слабый, сгорбленный, ничего не могу, пуганый. Всё время думаю о том, как бы кому на ногу не наступить…

В Киев хочу съездить, в Кирилловскую психиатрическую больницу, там церковь сохранилась, что расписывал сам Врубель. Последнюю свою фреску «Скрежет зубовный» художник творил, когда был уже тяжело болен и душа его ходила между мирами. Не успел он её окончить, умер в этой больнице… Понимаешь… я только соприкоснулся с чертой, почувствовал ад, а Врубель – художник, он ещё его и видел. Хотя чаще всего описывают что-либо или кого-либо писатели и поэты. Картины, фотографии, киноленты могут передать только впечатление, и то не «твоими» глазами. К примеру, красоту Елены Троянской описали тысячи, а изобразить посмели единицы… Надо лететь!.. Смотреть лики, фрески в храме, потом и помереть можно… Поехали со мной, Мишка, в Киев! Там в июне съезд хирургов Украины будет, – в глазах Александра Александровича стояла такая мольба, что отказать было невозможно.

– В Киев? С тобой?! На съезд хирургов! Конечно, поеду… а о смерти думать ты брось! Пустое это – когда придёт, тогда придёт… Иногда и подвинуть её можно. Ты вон, я слышал, каждый день её двигаешь раза по три-четыре. Три сложнейшие операции в сутки делаешь, разве можно так над собой издеваться!.. Говорят, твою операционную пижаму после этого выкручивать можно. Ремонт опять в госпитале затеял. Слухи ходят, сам на леса лазишь, фрески Скотти пытаешься раскрыть. Всю свою коллекцию картин по палатам развесил. Никому не доверяешь, сам даже гвозди вбиваешь, ординаторов увольняешь. Вот и чувствуется усталость! Отдохнуть тебе надо, съездил бы в Крым, в санаторий, – маленькими глотками отпивая коньяк из рюмки, ласково выговаривал другу Михаил Михайлович.

– Нажаловались уже… и когда только успели. Попросил я тут одного ординатора повесить картину Кукрыниксов в палате для выздоравливающих. На утреннем обходе захожу туда и вижу: картина на стене висит криво. Конечно, я его уволил! Какой он хирург, если даже картину не может правильно пристроить?! У хирурга руки не менее значимый орган, чем голова. Тренировать их надо сутками! Овладевать хирургическим языком в совершенстве. Руки – это глаза хирурга! Хирургия… сплав науки и искусства! Не потерплю ремесленников в своей клинике! – возбуждённо говорил Рюмин, молодо размахивая руками.

– Э… брат, узнаю старого маэстро Рюмина. А то «боюсь на ногу наступить»! А за парня, которого ты уволил, хочу тебе спасибо сказать… Взял я его к себе в отделение. Боялся он тебя сильно, авторитетом ты его задавил, вот он и не раскрылся… Хирургические инструменты он изобрёл интересные. Бывает вроде и неловок, но зато на выдумку горазд, этот с руками ремесленника чудеса творить может… Технику, новые медицинские препараты анестезии изобретать и применять надо! Вот и не будет тогда нужды в уникальных руках в хирургии. Уходят из жизни Титаны и Герои, Саша. И может быть, нашим детям повезёт и они будут жить не в героические времена, требующие титанических усилий, а – своими частными маленькими жизнями, не служа великим целям. Самое сложное и тяжёлое за них сделают машины, которые не станут себя считать ни уникальными, ни незаменимыми, ни героическими. Они ведь не люди, и у них нет таких проблем, – продолжал развивать тему разговора Михаил Михайлович.