Виктор Бычков - Мальчик и штык

© Виктор Бычков, 2020

ISBN 978-5-0051-1707-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ещё до войны в семье определились с именем младенца.

Если родится мальчик, то его назовут Данилкой, Даником, как говорила мама. И папка был согласен, и она, Надя, тоже ничего не имела против имени Данилка. Даниил Васильевич Ставров.

А если родится девочка, то её назовут именем мамы – Оля, Оленька. Тоже красивое имя. Самое лучшее имя в мире, так считает Надя. Потому что мама. И потому что младшая сестричка будет с таким же именем. Ольга Васильевна Ставрова.

В последнее время только и делали, что ждали или Оленьку, или Данилку. Об этом только и были разговоры в семье.

А потом вдруг всё изменилось.

Так изменилось, что Надя не только не может объяснить, но и не может понять.

Как так получилось, что началась война?

Как так получилось, что её папа – самый лучший папа в мире, бригадир в колхозе имени Ворошилова, вдруг стал полицаем, старостой деревни?

Как такое могло произойти – не укладывается в голове.

Был членом партии, был как все.

На собраниях в честь Великой Октябрьской социалистической революции сидел в президиуме, выступал с трибуны.

И провожали его на фронт вместе со всеми деревенскими мужиками.

Женщины, детишки, старики и старухи проводили их тогда за околицу.

И она, Надя, была вместе с мамой среди провожающих. Папа ещё просил маму не волноваться, не убиваться зря, а беречь себя, беречь не родившихся ещё Данилку или Оленьку. Нежно касался живота мамы, и Надя видела, как блестели папины глаза, как наливались они слезой.

Мужчины ушли строем на центральную усадьбу колхоза.

Командовал ими Надькин папа.

А провожающие остались за околицей.

Плакали и махали руками.

Многие ребятишки побежали следом за отцами и братьями. Звали и её, Надьку. Но она не могла оставить маму одну. Потому что «вот-вот».

– Тебе уже десять лет, доченька, – шепнул на прощание папа. – Береги маму. Я на тебя надеюсь.

Как так получилось, что через месяц у них в деревне уже были немцы?

Ведь до войны все говорили, что враги никогда не ступят на нашу землю. И вдруг ступили. Да ещё как ступили! Прошли так далеко, что заняли и их деревню. А она рядом с городом Рославль, и Смоленск близко. А там уже и до Москвы рукой подать.

Правда, у них в деревне не стреляли. Надя слышала, что наши отступали через соседнее село, там и бои были. А вот их деревня осталась целой, как и до войны.

Это потом уже немцы приехали к ним в деревню, забрали тех, кто был в партии, арестовали местного сапожника и портного Каца вместе с семьёй и увезли в райцентр. Больше о них никто и ничего не слышал.

Хотя люди поговаривали между собой, что вроде бы их всех посадили в какой-то лагерь в Рославле, а потом и расстреляли.

Так оно или нет, Надя не знает.

Но всё равно страшно.

И вдруг появился папа.

Он пришёл днём.

Нет, не пришёл, а его привезли немцы на мотоцикле.

А за мотоциклом ехала крытая грузовая машина, из которой потом выпрыгивали немецкие солдаты.

Они же затем согнали всех жителей до колхозной канторы, что в центре, и сказали, что папа теперь будет старостой деревни, самым главным начальником.

Надя хотела радоваться, что папа вернулся живым, но не могла, потому что уже понимала, он – предатель. Её папка, её любимый и родной папка – предатель.

И об этом там же, на сходе, многие говорили в толпе.

Надя слышала не раз от людей:

– Сволочь! Продался за понюшку табака.

– А ещё бригадир, мразь!

– Под партийного рядился, чтобы скрыть истинную личину врага.

– Наши мужья да сыновья, небось, на фронте гибнут, а этот… тьфу!

– Вот вернутся наши, ещё посмотрим, кто есть кто, и как он вертеться будет, если доживёт.

– Иуда, христопродавец, антихрист одним словом, – шипела рядом бабушка Степанида, соседка Ставровых. – Креста на нём нет, вот что я вам скажу.

А Надькины одноклассники Гришка Кочетков и Петька Манников несколько раз исподтишка ткнули в бок Наде.

– Во, поняла, предательница, – и грозили ей кулаками.

А какая ж она предательница? Она тоже за наших, за советских, за Красную армию. И галстук красный у неё есть, потому как её приняли в пионеры в этом году 22 апреля на день рождения товарища Ленина. И она вместе со всеми давала пионерскую клятву.

А ещё Надя страстно мечтала быть похожей на Анку-пулемётчицу из фильма про Чапаева. Быть такой же смелой, чтобы всех врагов сразу уничтожить, как Анка. И даже была готова кинуться спасать самого товарища Чапаева, когда он в колхозном клубе на экране из простыни плыл по реке раненым. Ведь Надя не только хорошо плавает, но и ныряет не хуже мальчишек. И если бы она была рядом с Чапаевым в тот момент, то спасла бы его. А как же!

И какая ж она предательница после этого?

Но мальчишкам этого не объяснишь. Они и слушать не хотят.

– Контра! – вот и весь сказ.

Да ещё грозят вдобавок:

– Только посмей выйти на улицу, враз получишь по сусалам, предательница и полицайка!

И даже её лучшая подружка Танька Малахова, внучка бабушки Степаниды, больше не разговаривает с Надькой.

– Эх ты, а я с ней ещё дружила. Падлюка продажная, вот кто ты! Вражина! Я лучше с мальчишками дружить буду, чем с тобой, – и демонстративно встала рядом с Гришкой и Петькой.

Но это не так, совсем-совсем не так! Ведь она тоже не рада, что папа стал полицаем и старостой деревни. И она не виновата в этом.

И уж тем более она не виновата в том, что началась война.

А на том сходе мамка дрожала вся, и всё прижимала и прижимала к себе её, Надьку.

– Доченька, дочушка родная, – шептала мама. – Как же так, доченька? Лучше бы убили. Лучше бы сгинул где-нибудь. Оплакали бы, зато не позорились.

Тогда Надя не понимала всего.

И страшно обиделась на маму. Как такое она может говорить? Ведь это же папа! А разве можно желать родному человеку такого? Нет, конечно, нет!

Но было сильно-сильно стыдно. Вот так ей было тогда: и сильно-сильно обидно, и сильно-сильно стыдно.

Обидно за маму, что так сказала, и стыдно за папу, что предатель.

Она верит, верит очень сильно, что наши обязательно победят, вернутся. И что потом будет с папой? Это ж… это ж… страшно представить, что будет.

И она не знала, что делать ей, и как быть дальше.

А потом маме стало плохо прямо на площади у колхозной конторы.

– Началось! – сказала бабушка Степанида и под руку повела маму домой.

Ей помогали ещё женщины.

Надька тоже пошла с ними, но её не пустили в баню.

Именно там должна была родить мамка.

Женщины кинулись вычищать всё в бане, в предбаннике. Готовить к родам.

И Надя суетилась рядом, пыталась помочь молодицам. Но её прогнали.