Гоар Маркосян-Каспер - В Микенах, златом обильных

– А что ты мне прикажешь делать? – осведомился Эгисф нервно. – Он царь и возвращается во главе победоносной рати. А я всего лишь изгнанник, беглец, тут на птичьих правах, и если даже Агамемнон не захочет слышать подробностей времяпрепровождения жены в его отсутствие, то о том, кто убил его отца, ему напоминать не надо. Да и ты, конечно, предпочтешь героя цареубийце и отверженному.

Клитемнестра смерила любовника взглядом.

– Предпочту, – сказала она хладнокровно.

– Так я пошел?

Эгисф постоял, подождал, Клитемнестра молчала, насмешливо глядя ему прямо в лицо, тогда он размотал покрывало, швырнул на пол, повернулся к кровати спиной и прошел в угол к скамье, на которой лежал скинутый вечером его хитон, оделся, примотал к ногам сандалии, покосился еще разок на царицу, но лицо у Клитемнестры было каменное, и тогда он решительно открыл большой сундук. Клитемнестра снова улеглась в постель и наблюдала за его действиями то безразлично, то с издевательской улыбкой, а он расстелил на полу старую потрепанную хламиду, покидал на нее вынутую из сундука одежду, сгреб туда же со столика у кровати расписные арибаллы с благовониями и притираниями, изящный лекиф с маслом, любил свою кожу понежить, так что этого добра имел немало, потом завязал, стянув концы, хламиду в большой узел, закинул его за спину и, не оглядываясь, направился к двери.

– Ты забыл это! – окликнула его Клитемнестра. Эгисф оглянулся, царица перегнулась через край кровати, вытащила из-под нее его запасные сандалии и запустила один за другим ему в спину. Эгисф невозмутимо подобрал их, развязывать узел не стал, взял обувку под мышку и вышел вон, даже дверью и то не хлопнул, жалкая личность!

Клитемнестра села, взяла со стола зеркало и начала себя рассматривать. В последнее время она делала это нечасто, боялась увидеть еще одну тоненькую морщинку, другим, может, еще и незаметную, но для самой очевидную, она ведь не молодела, да и кому это когда удавалось, не в человеческих это силах, а богам олимпийским до смертных дела нет, сколько не устраивай гекатомб, сколько не проси, не моли, они собой заняты, своими любовными делишками да распрями, а если и снизойдут до смертных, то только, чтобы поиграть ими в игры свои, словно камешками, какими дети забавляются… Но сегодня ей следовало к себе присмотреться, оценить, на что она еще годна… Не думаю, чтобы Кассандра выглядела лучше, решила она после тщательного досмотра. Быть того не может! Она отложила зеркало и снова легла. Постарела она или нет, та красота, из-за которой Агамемнон когда-то просватался к ней, еще не обратилась в прах. Что не так уж и удивительно, как-никак она родная сестра той самой шлюхи, из-за которой разгорелся весь этот сыр-бор. Правда, утверждали, что отцом Елены был сам Зевс, но это наверняка пустая болтовня, придумали люди ерунду и все оттого, что волосы у той не темные, как у сестры и братьев, да и у матери с отцом, а золотистые… хотя кому ведом цвет волос громовержца, кто его видел вблизи, да еще в естественном облике, а не в качестве лебедя, золотого дождя, быка… какие там еще сказки рассказывают?.. А все прочее у Елены ничем не отличалось от ее, Клитемнестры, прелестей, это уж точно, вместе ведь росли и в бане мылись, так что каждый изгиб тела пресловутой сестры она знала, как свой… Словом, болтовня, чистейшей воды вранье. А если не вранье, тем лучше, значит, и мать ее тоже была блудницей. А если она дочь блудницы и сестра блудницы, и обеих прославляют чуть ли не за этот самый блуд, почему она должна беспокоиться о своих грехах, которые отнюдь не столь значительны, в конце концов, она не сбегала из мужнего дома с любовником, это муж оставил ее тут прозябать в одиночестве и отправился на поиски приключений, в том числе, постельных. Что же ей, бедной, оставалось делать? Стареть без мужской ласки? Сохнуть, как цветок, лишенный влаги, как бабочка, пойманная и насаженная на булавку? До чего все-таки несправедливы люди! Подумать только, Менелай-то простил Елену, ну задал, говорят, легкую трепку, не без того, но принял же обратно. И всем это кажется в порядке вещей. А она тут сидит, думу думает, как бы гнев мужа укротить, да просто, как в живых остаться, знала она Агамемнона крутой нрав, скор на расправу всегда был муженек, что если таки донесут ему, как без него жизнь в Микенах сложилась, а он вытянет меч из ножен, да и опустит на голову провинившейся супруги. И будет она черной тенью бродить по подземному миру, в то время как Елена станет посиживать в своем на весь Пелопоннес знаменитом кресле слоновой кости и собой в серебряном зеркале любоваться… Ох, пропади она пропадом! Все из-за нее, кабы не война эта проклятая, бесконечная, стала бы жена могущественнейшего и славнейшего из ахейских царей на каком-то Эгисфе вшивом взор задерживать?.. Клитемнестра даже кулаки сжала, не любила она сестру никогда, что греха таить, обидно было, что такие танцы вокруг нее вечно танцуют, а теперь уже и вовсе возненавидела за то, что все ей, блуднице безвольной да беспамятной, с рук сходит, а другие за каждую мелочь, всякое сладкое мгновение расплачиваться должны…

Снова за дверью послышались тихие шаги. Опять Менетий, все сам и сам, будто нельзя рабыню послать… Собственно, побуждения его Клитемнестра угадывала, какое там угадывала, знала преотлично, такое от женщины не скроешь, управитель ее не мог упустить случая еще разок на госпожу свою бесценную полюбоваться… То-то, а вы говорите, Елена!..

– Входи, Менетий, – крикнула она.

Тот приоткрыл дверь, не вошел, а поглядел с порога и сказал:

– Воду уже согрели, царица. И портниха здесь. Впустить?

– Сюда? Так ведь вода остынет, – рассудила Клитемнестра. – Пусть она в купальню идет, там с ней поговорю.

Менетий кивнул и исчез, а Клитемнестра встала, сняла со спинки кресла покрывало… что Елена, у нее самой кресло не хуже, резное и золотыми пластинками отделано… укуталась и пошла через комнату в коридор и на лестницу босая, пол приятно холодил ноги, а легкий ветерок остудил горящие, от жары или волнения, не поймешь, щеки. Что раньше времени беспокоиться, подумала она умиротворенно, решение, то или другое, найдется, сейчас лучше о платье поразмыслить, такое надо сшить, чтобы Агамемнон не об отвлеченном думал, а о вещественном. Может, по критской моде сделать, грудь наружу? Или нет, не годится, чересчур вызывающе и на ненужные мысли может навести… Главное, цвет правильный выбрать, чтобы шел к ее черным волосам и выглядел празднично. Белый? Для белого она не так молода, но и не настолько далеко еще по жизненному пути зашла, это цвет юных девушек и почтенной старости. Надо с портнихой посоветоваться, искусница она хоть куда… Тем временем лестница кончилась, Клитемнестра пересекла внутренний двор, прошествовала величаво по коридору и вошла в купальню, большая белая ванна с изысканно отделанными лепниной краями была полна, слуги знали, что царица любит перед тем, как помыться, понежиться немного в теплой воде. Она скинула покрывало, нащупала гибкими пальцами узкой длинной ступни невидимую в воде низкую ступеньку и сошла в ванну.