Даниил Мордовцев - За чьи грехи? Историческая повесть из времени бунта Стеньки Разина

– Хохлы! Хохлатые люди едут!

– Это черкасы, гетмановы Ивана Брюховецкого посланцы, на отпуск к великому государю.

– Смотрите! Смотрите! Какие усищи!

– И головы бризы, словно у татар!

– Только у татар хохлов нет, а эти с хохлами.

Действительно, из-за карет и колымаг, запружавших дворцовую площадь, показалась небольшая группа всадников. Это и были гетмановские посланцы, всего пять человек. Их сопровождал стрелецкий сотник, а почетную свиту их составляли три взвода стрельцов от трех приказов, только без пищалей, как полагалось по придворному церемониалу. Своеобразная, очень красивая одежда и вся внешность украинцев, столь редких в то время гостей на Москве, не могли не поражать москвичей. Высокие смушковые шапки с красными верхами, лихо заломанные к затылку и набекрень; выпущенные из-под шапок, словно девичьи косы, чубы-оселедцы, закинутые за ухо и спускавшиеся до плеч; длинные, ниспадавшие жгутами, черные усы; яркие цветные жупаны, отороченные золотыми позументами; такие же яркие, только других, еще более кричащих цветов шаровары, пышные и широкие, как юбки, и убранные в желтые и красные сафьянные сапоги с серебряными «острогами» и подковами, – все это невольно бросалось в глаза, вызывало удивление москвичей.

Посланцы сошли с коней и направились к постельному крыльцу.

– Потеснитесь малость, господа стольники и стряпчие! Дайте дорогу посланцам его ясновельможности гетмана Ивана Мартыновича Брюховецкого и всего войска Запорожского низового, – говорил стрелецкий сотник, проводя посланцев через постельное крыльцо.

– Добро пожаловать, дорогие гости! – слышались приветствия среди толпившихся на крыльце.

Посланцы вступили в переднюю, а из нее введены были в столовую избу перед лицо государя. Их встретил думный дьяк Алмаз Иванов. Бояре, чинно сидевшие в избе и почтительно уставившие брады свои и очи в светлые очи Тишайшего, так же чинно повернули брады свои и очи к вошедшим. Полное, добродушное лицо царя, и особенно глаза его, светились едва заметною приветливою улыбкой.

Посланцы низко поклонились и двумя пальцами правых рук дотронулись до полу. Это они ударили челом великому государю, по этикету. Но все молчали.

Тогда выступил Алмаз Иванов и, обратясь к лицу государя, громко возгласил:

– Великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович, всеа Руси самодержец и многих государств государь и обладатель! Запорожского гетмана Ивана Брюховецкого посланцы, Герасим Яковлев с товарищи, вам, великому государю, челом ударили и на вашем государском жалованье челом бьют.

Посланцы снова ударили челом.

– Герасим! Павел! – снова возгласил дьяк, обращаясь уже к посланцам. – Великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всеа Руси самодержец и многих государств государь и обладатель, жалует вас своим государским жалованьем: тебе, Герасиму, отлас гладкой, камка, сукно лундыш, два сорока соболей да денег тридцать рублев.

Герасим ударил челом на государском жалованье и поправил оселедец, который, словно девичья коса, перевесился с бритой головы на крутой лоб запорожца.

– А тебе, Павлу, – продолжал дьяк, обращаясь к Павлу Абраменку, товарищу Герасима, – тебе отлас, сукно лундыш, сорок соболей да денег двадцать рублев.

И Абраменко ударил челом.

– А вас, запорожских казаков (это дьяк говорил уже остальным трем запорожцам, стоявшим позади посланцев), и твоих посланных людей (это опять к Герасиму) царское величие жалует своим государским жалованьем от казны.

И остальные ударили челом.

Царь, сидевший до этого времени неподвижно в своем золотом одеянии, словно икона в золотой ризе, повернул лицо к Алмазу Иванову и тихо проговорил:

– Сказывай наше государское слово.

И дьяк возгласил заранее приготовленную и одобренную царем и боярами речь:

– Герасим! Великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всеа Руси самодержец и многих государств государь и обладатель, велел вам сказати: приезжали к нам, великому государю, к нашему царскому величеству, по присылке гетмана Ивана Брюховецкого и всего войска Запорожского с листом. И мы, великий государь, тот лист выслушали, и гетмана Ивана Брюховецкого и все войско Запорожское, за их службу, что о нашей царского величества милости ищут, жалуем, милостиво похваляем и, пожаловав вас нашим царского величества жалованьем, велели отпустить к гетману и ко всему войску Запорожскому нашу царского величества грамоту. Да к гетману ж и ко всему войску Запорожскому посылаем нашего царского величества ближнего стольника Родиона Матвеевича Стрешнева да дьяка Маргемьяна Бредихина. И как вы будете у гетмана, у Ивана Брюховецкого, и у всего войска Запорожского, и вы ему, гетману, и всему войску Запорожскому нашу царского величества милость и жалованье расскажите.

Проговорив это, Алмаз Иванов, по знаку царя, приблизился к Тишайшему и взял из рук его грамоту и тут же передал ее главному гетманскому посланцу, который, почтительно поцеловав ее и печать на ней, бережно уложил в свою объемистую шапку.

Затем дьяк, опять-таки по знаку царя, обратился снова к послам:

– Герасим! Великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всеа Руси самодержец и многих государств государь и обладатель, жалует вас, посланцев гетмана и всего войска Запорожского, к руке.

«Гарасько-бугай», как его дразнили на Запорожье товарищи за его воловью шею и за такое же воловье здоровье, тихо, но грузно ступая по полу своими желтыми сафьянными сапожищами с серебряными острогами, приблизился к ступеням, которые вели к государеву сиденью, осторожно поставил ногу на первую ступень, как бы боясь, что она не выдержит воловьего груза, потом на вторую и, перегнувшись всем своим массивным корпусом, бережно приложился к белой, пухлой, «як у матушки-игуменьи» (подумал он про себя), выхоленной царской руке, словно к плащанице. За ним приложились и остальные посланцы. Только последний из них, Михайло Брейко, поцеловав царскую руку и почтительно пятясь назад, оступился на ступеньке и грузно повалился на пол у подножия государского сиденья.

– Оце лихо! Николи с коня не падав, а тут, бач, упав! – невольно вырвалось у него.

Наивность запорожца рассмешила Тишайшего, а за ним рассмеялась и вся столовая изба.

Молодец, однако, скоро оправился и стал на свое место, а дьяк Алмаз снова выступил с отпускной речью.

– Герасим! – возгласил он. – Великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всеа Руси самодержец и многих государств государь и обладатель, жалует вас своим государским жалованьем, вместо стола корм.

Посланцы в последний раз ударили челом на государево жалованье, на корму и удалились.