Даниил Мордовцев - За чьи грехи? Историческая повесть из времени бунта Стеньки Разина

– Что с тобой, милый? – с тревогой спросила она.

– Я пришел проститься с тобой, солнышко мое! – отвечал он дрогнувшим голосом.

– Как проститься? Для чего? – испуганно заговорила девушка, отступая от него.

– Меня государь посылает к батюшке и к войску, – отвечал тот.

Девушка, как подкошенная, молча опустилась на скамью. С розовых щечек ее медленно сбегал румянец. Она беспомощно опустила руки, словно плети.

Теперь она глядела совсем ребенком. Голубые ее с длинным разрезом глаза, слишком большие для взрослой девушки, смотрели совсем по-детски, а побледневшие от печали губки так же по-детски сложились, собираясь, по-видимому, плакать вместе с глазами.

– Для того я так давно не был у тебя, – пояснил пришедший, – таково много было дела в Посольском приказе.

Девушка продолжала молчать. Пришедший приблизился к ней и взял ее руки в свои. Руки девушки были холодны.

– Наташа! – с любовью и тоской прошептал пришедший.

Девушка заплакала и, высвободив свои руки из его рук, закрыла ими лицо.

– Наташа! – продолжал он с глубокой нежностью. – Если ты любишь меня…

При этих словах девушка быстро встала, как ужаленная.

– А ты этого не знал? – глухо спросила она, вся оскорбленная в своем чувстве этим «если».

– Прости, радость моя! Мое сердце кровью исходит, ум мутится, – быстро заговорил пришедший, – сил моих нету оторваться от тебя… Коли ты любишь, ты все сделаешь.

Девушка вопросительно посмотрела на него. Но он, по-видимому, не решался продолжать и стоял потупив голову, словно бы прислушиваясь к соловью, который изливал свою безумную любовь в страстных трелях любовной мелодии.

– Наташа! Обвенчаемся ныне же, сейчас, и поедем вместе к батюшке! – вырвалось у него признание, как порыв отчаяния.

Девушка, казалось, не поняла его сразу. Только глаза ее расширились.

– Я уже и священника знакомого условил, – продолжал пришедший, – я уже совершен возрастом, могу делать что бог на душу положит: а мне Бог тебя дал, сокровище бесценное! Мы обвенчаемся и поедем к батюшке, он благословит нас: он знает тебя.

Безумная радость блеснула в прекрасных глазах девушки, но только на мгновение. Русая головка ее, отягченная огромною пепельного цвета косою, опять беспомощно опустилась на грудь.

– А мой батюшка? – с тихим отчаянием прошептала она. – Как же без батюшкова благословенья?

– Твой батюшка опосля благословит нас.

Девушка отрицательно покачала головой.

– Бежать отай из дому родительского… отай венчаться без батюшкова, без матушкова благословенья… да такова греха не бывало, как и свет стоит, – говорила она, словно во сне.

Молодой человек опять взял ее холодные руки.

– Не говори так, Наташа. Вон в польском государстве, сказывал мне мой учитель, из польской шляхты, в ихнем государстве молодые боярышни всегда так делают: отай повенчаются, а после венца прямо к родителям: повинную голову и меч не сечет. Ну, назад не перевенчаешь, и прощают, и благословляют. Так водится и за морем, у всех иноземных людей.

Девушка грустно покачала головой.

– Али я басурманка? Али я поганая еретичка? – тихо шептала она. – Беглянка, сором-от, сором-от какой! Как же потом добрым людям на глаза показаться? Да за это косу урезать мало, такого сорому и греха и чернеческая ряса не покроет.

– Наталья, не говори так! – недовольным голосом перебил ее молодой человек. – Это все московские забобоны, это тебе наплели старухи да потаскухи-странницы. Мы не грех учиним, а пойдем во храм Божий, к отцу духовному: коли он согласен обвенчать нас, какой же тут грех и сором?.. А коли и грех, то на его душе грех, не на нашей. Ты говоришь, сором! Сором любить, коли сам Спаситель сказал: «Любите друг друга, любитесь!» Но сором ли то, что мы с тобой любилися в этом саду, аки в раю, сердцем радовались! Ах, Наташа, Наташа! Ты не любишь меня.

Девушка так и повисла у него на шее.

– Милый мой! Воин мой! Свет очей моих! Я ли не люблю тебя!

– Ты идешь со мной?

– Хоть на край света!

– Наташа! Идем же…

– Куда, милый? – не помня себя, спохватилась девушка.

– В церковь, к венцу.

– К венцу! – девушка опомнилась. – Без батюшкова благословенья?

– Да, да! Ноне же, сейчас, со мной, с мамушкой!

– Нет! Нет! – И девушка в изнеможении упала на скамейку.

Молодой человек обеими руками схватился за голову, не зная, на что решиться.

А соловей заливался в соседних кустах. Песня его, счастливая, беззаботная, рвала, казалось, на части сердца влюбленных. Мамушка сладко спала на ближайшей скамье, свесив набок седую голову.

– Наташа! Ласточка моя! – снова заговорил молодой человек, нагибаясь к девушке и кладя руки на плечи ей. – Наташечка!

– Что, милый? – как бы во сне, спросила она.

– Всемогущим Богом заклинаю тебя, святою памятью твоей матери молю тебя, будь моей женою, моим спасением!

– Буду, милый мой, суженый мой!

– Так идем же, разбудим мамушку.

– Нет! Нет! Не тяни моей душеньки! Ох, и без того тяжко… Владычица! Сжалься.

– Так нейдешь?

– Милый! Суженый! О-ох!

– Последнее слово: ты гонишь меня на прощанье?

– Воинушко! Родной мой! Не уходи!

Девушка встала и протянула к нему руки. Но он уклонился с искаженным от злобы лицом.

– О! Проклятая Москва! Ты все отняла у меня… Прощай же, Наталья, княжецка дочь! – словно бы прошипел он. – Не видать тебе больше меня, прощай! Жди другого суженого!

И, схватив охабень и шапку, он юркнул в калитку и исчез за высокой оградой.

Девушка протянула было к нему руки и упала наземь, как подрезанный косою полевой цветок.

А соловей-то заливается!..

Молодой человек, собиравшийся похитить девушку из родительского дома и так презрительно отзывавшийся о московских обычаях, был сын известного в то время царского любимца Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина {2} 2 Ордин-Нащокин Афанасий Лаврентьевич (ок. 1605-1680) – ближний боярин, сын псковского помещика, обученный отцом немецкому, латинскому языкам и математике. Уже при Михаиле Федоровиче в 1642 г. исправлял пограничную линию между Россией и Швецией. В начале царствования Алексея Михайловича привлек внимание царя распорядительностью в погашении псковского бунта 1650 г. С началом шведской войны показал себя отличным полководцем и дипломатом, за что пожалован в думные бояре. Его усилиями в 1658 г. было заключено перемирие со шведами, сохранившее за Россией все приобретения в Ливонии. Важнейшим предприятием Ордина-Нащокина было заключение Андрусовского договора с Польшей (3 января 1667 г.), после которого он получил в управление Посольский приказ. Состоя в 1655–1666 гг. воеводою во Пскове, ввел реформу городского самоуправления и новую беспошлинную торговлю с иностранцами; его взгляды на торговлю отразились в «Новоторговом уставе». С его именем связывается улучшение садоводства в России и устройство кораблей на Западной Двине и Волге. В 1670 г. он отстоял Киев, который, по Андрусовскому договору, лишь на два года переходил к России. Ордин-Нащокин имел много врагов среди консервативного боярства – Б.М. Хитрово, И.Д. Милославский и др. В 1672 г. он уступил место новому царскому любимцу Л.С. Матвееву и постригся в монахи Крыпецкого монастыря. Своей деятельностью готовил Петровские реформы. , по имени Воин.