Александр Усовский - Но именем твоим…

Так вот, речь пойдет не о публичной, но о частной жизни князя Ильи.

Вы, пане Стасю, думаю, слышали рассказы о нравах и обычаях середины прошлого века, о временах Жигимонта Старого?

Межевой комиссар улыбнулся.

– В пору моей юности мудрено было бы не слышать этих баек о Барбаре Радзивилл…

Пан Славомир едва заметно нахмурился.

– Пан Станислав, я попросил бы вас не то, что не повторять их за этим столом – но даже намекать о них в нашем разговоре. Честь дамы – не пустой звук, а для шляхтича – тем более.

– Разумеется, пан Славомир, разумеется…. Простите мне моё легкомыслие.

– Дзякуй, пане Стасю, я человек старый, и рад, что вы снизошли к моим слабостям…. Так вот, князь Илья, будучи связанным обязательством своего отца жениться на Анне Эльжбете Радзивилл – старшие в роду заранее оговорили будущее своих детей, в те времена это было в заводе – решил пойти наперекор воле Константина Ивановича. Анне Ильёй был выказан решительный отказ – не ведаю, какая кошка меж ними пробежала…. Напрасно великий гетман литовский Ежи Радзивилл предлагал ему свою вторую дочь, Барбару – князь Илья был непреклонен. Что было тому виной, дурные слухи, оговор, чары иль просто легкомыслие богатого магнатского отпрыска – Бог весть… В любом случае, Жигимонт Старый в своем привилее позволил князю Илье не следовать отцовской воле в деле матримониальном – что и разрешило спор двух магнатских родов. Князь Илья получил свободу выбора невесты – чем вскоре и воспользовался… Вернее сказать, он думал, что получил свободу. Иной раз пешка на шахматной доске уверена, что сама выбрала судьбу жертвы чужого ферзя….

Это было в тридцать шестом… нет, в тридцать седьмом году. В Кракове на королевском балу князь Илья повстречал дочь коронного подскарбия Анджея Костелецкого – Беату; девица двадцати двух лет, сердечная подружка королевы Боны Сфорцы, прожившая всю жизнь среди интриг коронного двора – она быстро вскружила голову молодому князю. И через полгода Илья объявил о помолвке с юной Костелецкой – которая, как шептались за всеми углами Вавеля, была дочерью Жигимонта Старого и Катажины Тельничанки, которую король польский выдал за пана Костелецкого….

Межевой комиссар кивнул.

– Да, я слышал эту историю, времена те отличались необыкновенной лёгкостью нравов.

– Э-э-э, пане Стасю, если бы речь шла лишь о легкомыслии…. Как умерла Барбара Радзивилл, вы, конечно, слышали?

– Ту историю о яблоке? Многие полагают её искусным вымыслом…

Шляхтич пожал плечами.

– Я бы тоже думал, что это не более, чем страшная байка – если бы был помоложе… А когда тебе пятьдесят пять – понимаешь, что бессердечию и подлости человеческой нет границ. Барбара, земля ей пухом, весьма возможно, и не отличалась строгостью нравов, и байки о её любвеобильности, вполне вероятно, имели под собой какую-то основу – но Жигимонт Август взял её в жены своей волей, стало быть, ему было видней. Но этим браком он вбросил в осиное гнездо пук горящей соломы – негодованию польского нобилитета тогда меры не было! Литвинка Барбара Радзивилл, королева Польши – было и для коронной магнатерии, и для королевы-матери – нож острый. И смерть несчастной литвинки встретила негласное одобрение на Вавельском холме… Вы ведь в курсе, из какой семьи Бона Сфорца?

– Да, пан Славомир, она наследница родов Медичи, Сфорца и Борджиа.

Шляхтич удовлетворенно кивнул.

– Борджиа. Знатнейшие отравители во всей Италии, погубившие тьму народу… Я не присутствовал при сем действе, но готов дать руку на отсечение – так это всё и было. Бона Сфорца смазала одну сторону лезвия ножа ядом, разрезала им яблоко – и ту часть плода, которой коснулась отравленная половина клинка, дала Барбаре Радзивилл. Та приняла угощение, и через месяц умерла в страшных мучениях…. Борджиа знали толк в ядах!

Межевой комиссар с сомнением покачал головой.

– И вы полагаете, что Беата Костелецкая брала уроки мастерства отравительницы у Боны Сфорцы?

– Нисколько не сомневаюсь! Зло всегда старается захватить как можно больше – городов, деревень, душ человеческих…. Без этого оно угасает и чахнет!

– И смерть Ильи Острожского….

– И смерть старшего сына князя Константина – дело рук человеческих, но не промысел Господний!

Пан Станислав пожал плечами.

– Невероятно это слышать…. Я не силен в древней истории, но мне думается, что и век назад медики были достаточно искусны, чтобы различить отравление…

– Да – если их допустили бы до тела. Но князь Илья, ушибшийся падением с коня во время турнира на третий день свадебных торжеств – семь месяцев находился под присмотром домашнего лекаря семьи Острожских, более никого из сынов Гиппократа к нему не подпускали. Попервоначалу боли в спине, колотьё в боку и каждодневное утреннее недомогание с тошнотой и рвотою не слишком его беспокоили, молодые супруги даже выезжали на охоты, для князя Ильи в Кременецкой пуще загоняли медведя, да и супружеский долг молодой муж исполнял исправно – но к июлю тридцать девятого года он уже не мог подняться с ложа. Все потуги домашнего лекаря и юной супруги – ни к чему не приводили. Беата самолично каждый вечер накладывала на тело князя чудодейственный бальзам и давала пить лечебный эликсир, присланные ей из Кракова и Дрездена – но молодой князь с каждым днем все больше слабел и бессилел. И двадцатого августа скончался – за пять дней до этого успев подписать завещание. По которому всё его имущество – несметное, скажу я вам, князь владел едва ли не половиной Волыни – назначалось им будущему ребёнку. Беата была к тому времени на сносях…

Пан Станислав согласно кивнул.

– Да, я слышал об этом, она родила дочь, Эльжбету, на Волыни её звали Гальшка. Несчастная девица, это богатство не принесло ей счастья, как говорили у нас дома, она сошла с ума и умерла, всеми брошенная, одинокая, бездетная…

Шляхтич усмехнулся в усы.

– А вот здесь, пане Стасю, позвольте вас поправить. С этого момента, прошу прощения, и начинается собственно та история, которую поведала мне старая служанка в Гусятине…

– Но вы встретили её в ноябре восемьдесят четвертого, если я правильно помню ваш рассказ?

– Именно так, пан Станислав.

– А супруга князя Ильи разрешилась от бремени….

– Девятнадцатого ноября тридцать девятого года. Вы, пане Стасю, сомневаетесь, могла ли помнить события сорокапятилетней давности вышедшая из ума старуха из Гусятина?

Межевой комиссар смутился.

– Не то, чтобы сомневаюсь, но звучит это всё некоторым образом как сказка…

Шляхтич улыбнулся.

– Ну так сказку я вам и излагаю, а верить в неё, или нет – справа ваша….

Межевой комиссар кивнул.

– Согласен с вами, пан Славомир. Так что вам рассказала старуха из Гусятина?