Виталий Надыршин - Светлейший

А мимо проносились селения, церквушки на пригорках, покосившиеся избы, угрюмые подворья… Перепуганные куры с кудахтаньем разбегались перед экипажем.

Примостившись у окна, Яков снова задремал. Глядя на друга, Потёмкин зевнул, потянулся, встряхнул головой. Открыл дорожную сумку, нехотя достал книжку, переданную Денисом, – «Путешествие сэра Джерома Горсея» 1626 года издания.

– На вот, Гриц, почитай, – напутствовал его перед отъездом Фонвизин. – А то пятьсот вёрст в дороге. Всё одно делать неча. Но смотри не потеряй да не забудь вернуть потом.

– Как же, вернёт обязательно, коль башка на месте будет, – хмуро вставил Яков.

– Типун тебе на язык, – снова прошептал Гриц. Открыл книгу, полистал, опять зевнул, но читать начал.

В записках англичанина Григорий вскоре обнаружил массу неточностей.

– Нет, ты глянь, Яшка! – возбуждённо произнёс Потёмкин, – что этот Горсей пишет: «Опричники царя Ивана Грозного в 1570 году убили в Новгороде около семисот тысяч жителей». Откуда?.. Жителей там в то время всего-то тысяч тридцать от силы было, точно знаю.

Булгаков зевнул и нехотя открыл глаза.

– Да врут они все, а уж англичане в первую очередь, Гриц. Одни врут нарочно, дабы возвести поклёп на нас, русских, другие от лени, без умысла, но итог тот же. В посольских приказах этого Джерома Горсея звали Еремеем, для конспирации, видимо. Царю Ивану Грозному подсобил этот Горсей: оружие и припасы для Ливонской войны на тринадцати кораблях из Англии благополучно допёр. Себя, конечно, не забыл – прикарманил, как видно, не по чину много. Скандал… И конфузы часто случались у него с аглицкими купцами. Царь, однако ж, прощал этому хлыщу провинности, помнил услугу.

Вот намедни архивы в канцелярии ведомства моего разбирали, как раз за те годы. И что ты думаешь, Гриц? На совести нашего кровожадного царя Ивана за все годы его царствования не насчитали мы и четырёх тысяч казнённых!.. Каково? А если учесть, что многие из них честно себе заслужили казнь изменами, клятвопреступлениями и ещё много чем, то получается, что напрасно убиенных – ещё меньше.

– Так это только по вашему ведомству, а по другим, поди, тоже записи имеются, – засомневался Потёмкин.

Карета внезапно остановилась. Друзья выглянули наружу. Их экипаж стоял на окраине небольшой деревеньки. Чернели покосившиеся избы, изгороди завалились набок, подле амбаров куры выискивали зёрна. Две бабы, копавшиеся в огороде возле одной из лачуг, заткнув за пояс полы юбок, внимательно глядели в их сторону.

Дорогу переходило стадо коров. Прямо перед копытами коней улеглась огромная рыжая собака. Псина уставилась на непрошеных гостей и уступать дорогу явно не торопилась. Пастух, рыжий мальчонка с облупленным носом, застыл на обочине, сжимая кнутовище, и с раскрытым ртом разглядывал остановившийся экипаж.

– А ну, псина, брысь отседова, – раздался голос кучера. Он с опаской обернулся, ожидая очередных проклятий «бешеного» седока, и развёл руками. – Тварь… она ить безмозглая. Надоть ждать, – пробормотал он на всякий случай.

Стадо, не торопясь, продолжало двигаться. Наконец последняя корова покинула тракт. Собака встала, презрительно гавкнула и медленно, с достоинством затрусила вслед за коровами.

– Тьфу… туды же, – с гонором, – без злобы произнёс кучер и тронул вожжами.

Оживившийся пастушонок вприпрыжку побежал за стадом. Карета затарахтела по дороге. Потянулись поля.

– Так вот, Гриц! – продолжил Булгаков. – Иноземцы пишут: наш царь Иван был кровожадный деспот… Да Иоанн Васильевич по сравнению с тогдашней Европой невинным младенцем был. В те же самые годы в Париже с благословения Римского Папы Григория Тринадцатого за одну только Варфоломеевскую ночь вырезали около трёх тысяч гугенотов, а по всему королевству за две недели истребили более тридцати тысяч человек. И по этому случаю сам Папа вознёс в Риме благодарственную молитву. Пусть, мол, знают еретики своё место. Этот Папа и на Московское царство пытался распространить свою веру. Да не вышло у него, слава Всевышнему. А в Англии что творилось?!.. Тысячами вешали и резали… Молчу ужо за другие страны. А Богу-то одному молятся, Он у всех один.

– Я давно заметил, Яшка, что никто не отвергает Бога, кроме тех, кому не нужно, чтобы Он существовал.

– Или временно отсутствовал, пока дела грязные вершатся, – вставил Булгаков.

– Нельзя без Бога жить: все приходят к нему, кто раньше, кто позже, – Гриц перекрестился. – Да и у нас тоже смертей хватало, гибли и в распрях меж собой, и по прихотям царским, и в войнах с соседями, – добавил Григорий. Немного подумав, пробурчал: – С кем только не приходится воевать, просторы русские, поди, всем нужны.

Булгаков согласно кивнул.

– А сами завоюем и… отдаём. Пётр, будь он не ладен, – со злостью в голосе продолжил Потёмкин. – А что пишут о нас небылицы, сами виноваты. Не хуже Европы грамоте обучены, дак нет же… всё недосуг писать о себе хорошее, всё слушаем иноземцев, а про себя ёрничаем. – Гриц сплюнул от досады.

Разговор затих. Вытянув ноги, Потёмкин произнёс:

– Что мы, Яшка, всё о смертях да о смертях? Так и беду накликать недолго. Самим в посмертные списки твоей коллегии не попасть бы, – закончил разговор Григорий.

Булгаков не ответил и вскоре заснул. Он тихо похрапывал, смешно шевелил во сне губами, и голова его кивала в такт неровностям дороги. Потёмкин ухмыльнулся:

– Не спи, Яшка! Скоро смена лошадей: разомнёмся и перекусим.

Булгаков потёр рукой глаза и, озираясь по сторонам, совсем тихо произнёс:

– Перекусить – это хорошо. Только боязно мне, Гриц! Как бы Бутурлин весточку тайную императору не отправил. Немалый мешок с почтой погрузили.

– Не должён, друже. Слово крепкое граф дал, не выдаст, поди.

Но в голосе Григория Яков не услышал прежней твёрдости и тяжко вздохнул. Аппетит пропал. К тому же за окном вдоль дороги потянулись густые заросли камыша. Гнилостный запах болота заставил Потёмкина прикрыть нос рукой и с негодованием фыркнуть:

– Ну и вонь! Лошади, и те морды воротят.

Однако впереди уже показались строения, экипаж подъезжал к очередному почтовому двору – «яме».

Вечер 27 июня 1762 года друзья встретили на постоялом дворе неподалеку от Санкт-Петербурга.

***

27 июня 1762 года. Санкт-Петербург.

Обрамлённый портиком и монументальными колоннами, двухэтажный каменный дом князя Куракина выделялся из всех строений на улице Галерной своей помпезностью. Несколько лет назад здание передали в казну, и здесь разместили Коллегию иностранных дел. Дом в связи с этим перестроили: флигели теперь были отданы под жильё чиновникам этой самой коллегии.

На первом этаже в самом дальнем углу дома располагалась небольшая комната, которую чиновники коллегии называли «чёрным кабинетом»: вход туда большинству из них был строго-настрого запрещён.