Виталий Надыршин - Светлейший

Англичанин замахал руками, отгоняя от себя дым, и, не скрывая недовольства, громко произнёс:

– Что за манера у вас, Андриас, дымить прямо в рожу собеседнику?

Причём произнёс он эту фразу на сносном русском языке и нарочно сделал на слове «рожа» ударение, акцентируя явную бестактность в поведении коллеги.

Всегда подтянутый, выбритый до синевы, спокойный рассудительный тон посланника выдавали в нём истинно английского аристократа. Что, однако, не мешало Кейту порой резко и достаточно грубо отчитывать своего коллегу Шумахера за грубые шутки, и не только в свой адрес. Шумахер не обижался.

– А по поводу нечистоплотности русских, вы сгущаете краски, коллега. Не думаю, что ваш король и сейчас-то моется часто, не говоря о его подданных. А русская парная баня – вещь известная… И потом, Андриас, кровь, пот, грязь в России… когда это было? Сколько лет прошло. Царь Пётр многое перенял от нас, европейцев, и это надо признать. Боюсь, вскоре русские Европу перещеголяют кое в чём…

Видите, какие дома на топях и болотах в Санкт-Петербурге понастроили, а флот на Балтике какой?! И пьянство им не мешает. Заметьте, Андриас, полстраны проклинало тогда императора Петра. Но славянское упрямство и страх русских перед помазанником божьим поражают. Не такая уж и плохая у русских вера, надо заметить. Не каждая страна может похвастать такими успехами. Далеко не каждая.

И Елизавета немало сделала для России. Не всё, конечно, но не забывайте, Андриас, та Европа, которую силой и плётками вводил император Пётр, – ещё не вся Европа. У настоящей Европы, той, что мы с вами знаем, есть некая тайна, которая возвышает её в этом мире и делает сильной. И эту тайну русские пока не распознали, а без неё, мой друг, со всеми приобретёнными у нас науками и прочим поменялось лишь то, что вместо старого московского варварства Пётр вбил новое чванливое петербургское хамство. Разве не так?

– М-да… Уж больно высокопарно выражаетесь, господин Кейт. Однако, с вами вынужден согласться. Да и нельзя не согласиться, что это тоже огромный скачок для варварской страны с её распрями внутри и войнами снаружи. На что в России ни взгляни, всё имеет Петра начало, он во всём обновил или, точнее, вновь родил Россию. И что бы впредь ни делалось, от сего источника русские черпать будут.

Дипломаты не сговариваясь, посмотрели друг на друга. И Кейт продолжил:

– Такими темпами да с такими просторами, какими владеют эти, как вы, Андриас, постоянно говорите, варвары, а нужна ли им наша тайна? Больше скажу: а сможет ли Европа удержать в узде этого монстра, который, кряхтя, с трудом, но уже поднимается из грязи? И что будет с нами, когда Россия встанет во весь рост? А, господин датский посол?!

Шумахер пожал плечами и вздохнул.

– Ответ очень простой, Роберт. Надо не дать этому медведю подняться, пусть так и стоит на полусогнутых ногах. И исподтишка бить его сзади палками, бить наотмашь… Медведь, естественно, будет рычать и защищаться, а мы будем стращать Европу русской свирепостью. Бред, конечно! Но ведь поверят, коль с молоком матери вбивать европейцам эту мысль о кровожадности России.

– Хм… А нашу, европейскую, жестокость куда девать? Пожалуй, она пострашней будет. Но в любом случае интересное у вас, господин Шумахер, предложение. Дубиной по голове?!.. Хм… Успокаивает одно: не нам с вами внедрять сие предложение. И слава Богу!

Понимающе кивнув друг другу, дипломаты с облегчением вздохнули.

Кейт глянул вниз на замёрзших солдат и с чувством некоторой жалости продолжил начатый разговор:

– А вот жестокость под сенью веры христианской, пьянство во время поста – варварство, здесь я с вами могу согласиться, Андриас. Правда, надо отдать должное русской императрице: пьяных по улицам, болтающихся вне праздников, что-то не узрел я.

Торчащая во рту флегматичного датчанина трубка медленно кочевала от одного края рта к другому, попыхивая, словно труба самовара, дымком. Наконец, прилипнув у левого края, замерла. Выпуская перед собой очередную порцию дыма, Шумахер задумчиво проговорил:

– Да это я так, сгоряча. Пока сегодня пробирался по этим топям, пока трижды вытаскивали мою карету из грязи, натерпелся. От мужиков немытым телом несёт, чесноком… Брр…

Как опытный дипломат, да и просто, как человек хорошо изучивший быт и нрав Петербургского общества, Кейт знал, что пройдёт время и этот датчанин своё мнение о русских изменит так же, как изменил его и он сам. Поэтому своего коллегу англичанин слушал рассеянно.

– Конечно, – продолжил Шумахер, – несколько странные эти русские. Я провёл здесь слишком мало времени, но и этого хватило, чтобы определить характеры первых членов Двора и здешнего высшего общества. Большая пышность и небольшая нравственность, кажется, распространены среди вельмож; лесть и раболепство характеризуют средний слой общества, самонадеянность и гордость – высший. Их увеселения, убранство домов, которые я успел посетить, и количество прислуги имеют вполне азиатский характер. И, что весьма странно, хотя может быть и естественно, несмотря на то, что они во всем подражают нам – европейцам, не имеют ни в нравах, ни в характере ничего собственного. Я говорю это о высшем обществе, – уточнил Шумахер. – Иностранец появляясь между ними бывает худо принят. Нонсенс?!.. Ведь многие из них осевшие здесь представители Европы.

Кейт согласно покачал головой.

– Ну в этом-то я могу русское общество понять и как-то оправдать. В надежде загрести лёгкие деньги далеко не лучшие представители других государств едут сюда. Скажу больше – негодяи, болтуны и аферисты. Не все конечно… Мне порой бывает стыдно за наших соплеменников.

Словно тоже стыдясь за европейцев, Шумахер извиняющейся интонацией произнёс: – Сказать по правде лично сам я не могу пожаловаться на невнимание русских к моей персоне, со мною они обошлись как нельзя любезно. Кейт усмехнулся и буркнул: – Ну вот видите, Роберт…

Оба посла замолчали

– Ладно, Бог с ними, господин Кейт, – после непродолжительной паузы произнёс датский посол. – Говорят, болеет канцлер Воронцов, а глядите, Роберт, сколько солдат перед дворцом нагнал. В самом городе тоже войск хватает, кабаки все закрыты. Я когда приехал сюда, меня перед шлагбаумом остановили, и один из караульных, этакий двухметровый детина, как-то слишком долго и подозрительно смотрел на меня. Я отругал его и спросил имя. «Григорий Потёмкин!» – ответил он. Приказано, говорит, пропускать только людей, обозначенных в циркуляре, и зырь в документ, а меня там нету. Я – скандал… Обошлось… пропустили, конечно, но сами понимаете, неприятно. Я этого наглеца запомнил, второй раз подобное ему уже не прощу. Говорю же, дикий народ. И всё же для чего столько военных? Видно, граф Воронцов боится, что императрица завещание могла изменить. Мало ли что…