Сергей Кочеров - «Я гибну, но мой смех еще не стих», или Сага об Анле Безумном. Книга первая

А студеной зимой нагрянули стаи волков, которые перешли по морскому льду из земель норгов. От голода звери стали такими лютыми, что никого не боялись, забирались во дворы даже днем и вырезали весь скот. Они задрали много коров и овец, а на дорогах и в удаленных местах загрызли до полусотни человек. Но пуще всего волки были охочи до лошадей, которых в ту пору было мало в Ютланде, и они высоко ценились. Люди не один раз устраивали облавы на зверей, только волки уходили от них в леса, погубив при этом немало загонщиков.

Хевдинги и бонды из селений, особенно страдавших от волков, пришли к Фенге, сыну Хельги, надеясь, что он избавит их от этой напасти. Фенге, в отличие от прежнего времени, рьяно взялся за это дело и, созвав многих людей, начал большую облаву. Трупы волков, убитых на охоте, он приказал развесить на деревьях, чтобы устрашить их сородичей. После этого звери сделались осторожнее, но набеги не прекратили. Тогда Фенге объявил людям, что можно покончить с волками, только принеся жертву Одину, который властвует над ними 106 106 Волки имели особое значение в культе Одина. Волки Гери («Жадный») и Фреки («Прожорливый») были его спутниками. Волк был подвешен над « дверью закатной » Вальхаллы. Наконец, в последней битве Одину суждено быть убитым чудовищным волком Фенриром. .

Сын Хельги велел им в один день явиться в свою усадьбу, дабы не было недостатка в свидетелях силы его веры. Люди поступили, как он сказал, придя к Вересковой пустоши в великом множестве. На виду у собравшейся толпы Фенге вывел из конюшни белого коня и взошел с ним на вершину холма. Он трижды объявил, что приносит коня в дар Одину 107 107 Заклание коня считалось священной жертвой у многих народов мира. , заклиная отца богов избавить свой народ от волков, после чего заколол его жертвенным мечом. Волки вскоре оставили их в покое, а Фенге заслужил большую славу и прозвище Годи Одина 108 108 Годи ( goði ; от Goð – бог, а также goð – благо) – общинный вождь в древней Скандинавии, выполнявший административные, религиозные и судебные обязанности. .

Фенге хотел, чтобы люди надолго запомнили это событие. Он велел обнести ковшами браги всех мужей, кто пришел к его усадьбе. А на йоль пригласил первых людей края и угощал их отменными яствами и отборными медами. Во время пира Фенге заводил с ними беседы о делах, достойных внимания, и каждый поведал о битвах, местах и чудесах, которые видел сам или слышал о них от людей. Младший сын Хельги так старался всем угодить, что, по словам многих, он еще никогда не был столь гостеприимен и обходителен. Но имеющие мудрость догадывались, что все это было нужно Фенге, чтобы показать свою власть над людьми и прийтись по нраву знатной девице, которая гостила в его доме.

Фенге давно смекнул, что дочь Хрёрека конунга томится в его усадьбе, вдали от родного дома и привычных людей. И он был готов из кожи вылезть, чтобы приобрести доверие девушки и отвести ее думы от тех, кого не было рядом. Вскоре как чутьем, так и разумом Фенге понял, что более всего Герута ценит свою красоту и любит внимать словам о себе. Он подметил, как в праздничные дни княжна радуется восхищенным взглядам гостей. Сам Фенге, сидевший напротив, казалось, не смотрел на Геруту и не говорил с ней. Но во время застолий все его речи подводили к тому, чтобы гости не забывали чествовать дочь конунга.

Тогда мужи дружно поднимали чаши в память об ее отце и матери, во славу ее брата и за ее красоту. Почтение к своему роду Герута принимала как должное, а от здравиц в свою честь розовела, как яблоневый цвет. Она не спешила покинуть палату и после того, как в гостях начинал говорить хмель. Ведь многие мужчины, даже выпив лишнего, продолжали восхвалять ее и заверять в своей преданности. От этих слов княжна забывала о своих горестях и тревогах и будто возвращалась во времена, когда ее отец устраивал знаменитые пиры в Хлейдре.

Вскоре дочь Хрёрека конунга стали нередко видеть с Фенге, сыном Хельги. Если прежде она, как будто, избегала встреч с ним, то после зимнего праздника девушка с улыбкой отвечала на его приветствия и любезности. А Фенге продолжал делать все, чтобы знатная гостья чувствовала себя, как дома. Он велел раздобыть для нее богато украшенные сани, в которых княжна совершала прогулки в погожие дни. Учтивая Герута порой просила Фенге поехать с ней вместо одного из стражей, и радушный хозяин не ждал, когда его позовут дважды.

Для нее Фенге приглашал в усадьбу торговых людей, которые продают все, что ценят и любят женщины. Осматривая платья, украшения и благовония, привезенные из дальних стран, Герута не скрывала своей радости, и Фенге был очень доволен, что угодил ей. Но всякий раз, когда он хотел заплатить за вещь, что была ей по нраву, княжна не принимала его услуги. Вперед важно выступал Бруне, который мог заговорить любого, и купец с тяжким вздохом сбавлял цену, лишь бы этот бойкий на язык человек перестал придираться к его товару.

В начале лета, когда еще рано темнело, но уже не спалось, Герута порой оставалась в зале после ужина. Она пила понемногу из кубка гретого меда и слушала новости или рассказы Фенге, в которых тот был большой искусник. И нередко сквозь его воркование звучал ее удивленный высокий голос и звенел чистый, как колокольчик, смех. Бруне привык ложиться и вставать с петухами и при поздних беседах клевал носом и издавал мерный храп. Княжна вначале потешалась над ним, а затем приказывала слуге идти в спальную клеть. Она же еще проводила некоторое время с Фенге, под приглядом двух гридей своего брата.

Понемногу эти поздние застольные беседы вошли у них в привычку, что весьма не понравилось Асгерд. Каждый раз, когда ее сын засиживался с княжной в палате, она посылала за ним своего доверенного человека. Он сообщал Фенге, что мать зовет его по неотложному делу, и тот неохотно прощался с Герутой, желая ей милых снов. Тогда сын ярла и дочь конунга расходились, довольные занимательной беседой, чтобы на другой вечер вернуться к ней. О Харальде ярле они говорили мало, а к середине лета почти совсем перестали поминать его.

Так приятно текло для них время, пока не явился Харальд. И приход его был похож на ветер, что поднимает ниву, дремлющую в сладкой неге.

LIV

Харальд ярл, едва переоделся с дороги, велел известить дочь конунга о своем прибытии. Герута, говоря по правде, думала о нем гораздо реже, чем о брате, и даже подзабыла его облик. Тем более волнующе для нее было увидеть возмужавшего Харальда, раздавшегося в плечах, со свежими шрамами на загорелом лице и сильных руках. Он выглядел как герой из мира, полного подвигов и чудес, о котором люди говорят долгими зимними вечерами. И княжна приняла его приветливо и ласково. Она уже знала, что брат отомстил за отца и захватил новые земли, но не слышала этого от свидетелей. Герута просила рассказать ей подробно, как Харальд конунг совершил эти славные дела. Сын Хельги не утаил ничего, кроме перемен в ее брате. Когда же Харальд поведал княжне, как помог конунгу отомстить кровнику, Герута подалась к нему с просиявшим лицом и радостно воскликнула: