Виктор Иутин - Опричное царство

Данила Романович в свободное от дел время приезжал к племянникам, ибо все делалось под его строгим надзором. Он, потучневший в последние годы, выходил из возка гордо и чинно, оправляя бархатную ферязь, шитую серебром, в остроносых низких сапогах его сверкали каменья. Подобно отцу, он рано начал лысеть и седеть, потому, дабы выглядеть моложе, коротко стриг пепельную с черными прядями бороду. Василий Михайлович и Василий Сицкий встречали его на крыльце с теплыми объятиями.

– Как отроки? – задавал он привычный вопрос.

– Грамоте учатся добротно, – отвечал Сицкий, высокий и плечистый, с окладистой рыжей бородой. Данила Романович, молча и шумно дыша, прошел мимо. Было видно, что принес он дурные вести. Сели за стол в светлице, где для дорогого гостя уже было накрыто. Данила Романович отдал слуге ферязь и в узком коротком кафтане с драгоценными пуговицами сел во главе стола, оправив узкие рукава, также шитые каменьями. Сицкий и Василий Михайлович восседали напротив, ждали.

– Царица Мария родила отрока, – помолчав, проговорил Данила Романович.

– И что? Помехою он нам пока быть не сможет, – отмахнулся Василий Михайлович и усмехнулся, но Сицкий и Данила Романович были суровы.

– Еще, – продолжал глава клана Захарьиных, – за Александра Воротынского поручились митрополит, бояре, в том числе князь Мстиславский.

– Коли они друг за друга поручаться смогут всегда, никого ослабить не выйдет!

– Митрополит стар, ему недолго осталось, а там своего митрополита поставим, – проговорил Василий Захарьин. Он говорил про бывшего царского духовника Андрея, который уже давно был союзником и другом их семьи. Год назад он постригся в Чудов монастырь под именем Афанасий.

Данила Романович оправил рукой бороду и уложил руки на подлокотники кресла.

– Мы долго шли к этому, долго, – проговорил он, устало вздохнув и опустив глаза. Вдруг он взглянул исподлобья на Василия Захарьина и протянул:

– Чую новых врагов наших. Недоброе чую…

Сицкий и Василий Михайлович переглянулись и в недоумении посмотрели на Данилу Романовича.

– Брат, отчего же ты столь печален? Главный враг наш, старицкий князь, коего могут поддержать бояре, в наших руках, везде в Старице наши прикормленные люди, – проговорил Василий Захарьин.

– Иван Шереметев Большой, наш родич, прославленный воевода, проиграл Алексею Басманову тяжбу, кою тот сам против него затеял! Сегодня утром Иван был взят под стражу за какую-то клевету!

Эта новость прозвучала громом среди ясного неба. Шереметев, старший брат целой четы успешных полководцев, казался самой крепкой фигурой в державе, ибо не было войны, кою бы он пропустил в те годы, тело все его покрыто шрамами, полученными в кровавых боях. Помимо прочего – родич Захарьиных и наследников. И теперь так просто после тяжбы с Басмановым – под арест! Впервые очень явно почуялась шаткость положения Захарьиных. Данила Романович же продолжал:

– Дьяк Висковатый, наш верный друг, по-прежнему находится в Дании с посольством. Все переговоры с иностранцами здесь продолжал Алексей Басманов. Он же участвовал в походе, он же был жалован государем. И сын его теперь в государевой свите… А тут еще и другая новость – в Старице был заговор! Заговор против нас и государя! Хлызнев бежал в Литву по указу Ефросиньи и Владимира, дабы король Сигизмунд им помог победить Иоанна! Всюду враги!

Глаза Данилы Романовича налились гневом, он схватил чашу с вином и осушил ее.

– Я столько лет потратил на то, чтобы мы всем правили. Столько сил… столько крови пролил! И я не намерен отступать! – выдавил он из себя с гневом и ударил кулаком по столу.

– Может, ты напрасно кручинишься, брат? – спросил Василий Захарьин.

– Я чую, как мы слабеем! Слабеем с каждым днем! Я чую! – выкрикнул со стиснутыми зубами Данила Романович, в бороде его виднелись клоки пены.

И тут все трое задумались, задумались крепко. Алексей Басманов, видимо, новый человек, коему доверяет государь. Они знали его как решительного военного, не знающего жалости к противнику, достигающего нужной ему цели любыми путями. Недавно он стал боярином, затем возглавлял все переговоры с иностранными послами. Такой своего не упустит, и в придворной борьбе с ним будет сложно тягаться!

– Можем ли мы посадить на престол Ваню… царевича? – сказал вдруг Василий Захарьин. Сицкий с недоумением поглядел на него.

– Ежели государем станет отрок, наш близкий родич, то равных нам не будет! – продолжал он.

– И как же ты собираешься это сделать? Государя убить вознамерился? – спросил Сицкий шепотом.

– Да, – пожал плечами Василий Захарьин. Говорил он об этом так же просто, словно размышлял о продаже коня. Сицкий застыл в своем кресле, а Данила Романович, подумав, усмехнулся и сказал:

– Для начала надобно нам старицкого князя устранить, и я уже знаю, как Савлук Иванов, наш человек, сидит под стражей, но скоро его освободят и помогут бежать. Именно он и расскажет государю, что бежавший из-под Полоцка Бориска Хлызнев был в Старице, и это чистая правда.

– Опять старая княгиня что-то помышляет! – со злостью предположил Сицкий.

– Мы выяснять не будем, просто покончим раз и навсегда со всем этим семейством. Государь, видно, простил своего братца, да зря, – продолжал Данила Романович, – устраним Владимира, а после за Басмановых возьмемся…

Данила Романович говорил это, будучи уверенным, что сила Захарьиных при дворе осталась и останется прежней, и не ведал, не видел того, насколько он ошибался…

В полутемных покоях, богато уставленных иконами, дорогой посудой и книгами в кожаных переплетах, сидел старый митрополит Макарий. За расписанным витиеватыми узорами слюдяным оконцем слышался гомон и шум митрополичьего двора, но слышался приглушенно, будто из-под воды. Макарий сидел в резном кресле, укрытый тьмой, похудевший и согнутый, как сухая палка. Длинная седая борода, поредевшая, свисала до самых колен.

Сильно сдал в последние годы! Сейчас особенно сильно ощущается ветхость плоти, а с тех пор, как погибли Адашевы, как удален был Сильвестр, как началась расправа над их сторонниками, кою Макарий не смог пресечь, еще сильнее ощущается ветхость духа. Сдаваться нельзя, в столь тяжелое время Руси нужен надежный пастырь, он нужен знати, которая считает его своим заступником. И он все еще может словом своим повлиять на государя, хотя и он, и сам Иоанн чувствовали и понимали – после расправы над Адашевыми и Сильвестром меж ними выросла стена непонимания и недоверия. Стена между ним и тем самым мальчиком, коему он, расчесывая локоны, сказывал о величии царской власти, коего поддерживал против недругов его, коему помогал в его начинаниях, коего венчал на царство. Когда в последний раз они виделись? Едва ли не полгода назад, когда Макарий благословлял Иоанна в поход на Полоцк.