Ольга Иванова - Гаухаршад

Слова девушки были полны смирения и раскаяния, но в глазах, которые она подняла на брата, мелькнула воинственная искорка. Внешне она будет покорна, но не покорится никогда! Вызов брошен! И Абдул-Латыф увидел этот вызов и принял его, хотя ответные слова его были доброжелательны:

– Ступай, сестра, пусть Аллах пребудет с тобой.

Он повернулся к главному распорядителю праздника, приказал:

– Музыку и танцовщиц!

В зале все зашевелились, громко заговорили. Заиграла музыка, и гурии в развевающихся одеждах цветным вихрем ворвались в очерченный роскошным ковром круг.

С утра Гаухаршад отправилась на прогулку на красивейший, простёршийся до самого Итиля луг, который в народе прозвали Ханским. Поехала не в роскошной кибитке, не со свитой щебечущих служанок и не в окружении тучных нянек с постными лицами. Она пожелала вскочить на горячего скакуна, а тот уже перебирал точёными ногами и косил на новую хозяйку лиловым глазом. Ханбика промчалась через весь город, погоняя аргамака и не замечая простолюдинов, с криками и воплями разбегавшихся по сторонам. За ней промчался и её ногайский отряд – охрана, прибывшая с сиятельной госпожой из Крыма. Охрану нынче возглавлял Хыяли-баши, и он кичился новым высоким положением. Мангыт сменил овчины на новый, тёмно-вишнёвого бархата казакин, а на голове вместо неизменного лисьего малахая красовался невысокий тюрбан с дорогим пером белоснежной цапли. Рядом с новым начальником охраны мчался Геворг. Лицо сына Турыиша было мрачным, а взгляд пронзительно-чёрных глаз – полон печали. Все знали, как горюет сын об участи отца, и потому не приставали к нему с расспросами.

На лугу ханбика пожелала устроить скачки. Она сняла со своего нарядного пояса кошель с монетами и объявила громко:

– Дарую победителю!

Воины за честь показать свою удаль боролись с ожесточением. Гаухаршад с восторгом хлопала в ладоши, радовалась увлекательной забаве. В битву на ристалище не вступил лишь Хыяли, он зорко оглядывал открытое пространство луга. Геворг тоже не принял участие в состязании, сошёл со своего жеребца и с равнодушием взирал на соратников по оружию. Ханбика, хоть и следила с азартом за устроенными для неё скачками, всё же бросала неприметно взгляд на черноглазого юношу. Сын Турыиша ничем не напоминал отца, и красив он был иной, нездешней красотой. Глаза большие, иссиня-чёрные в пушистом обрамлении длинных, как у девушки, ресниц. Черты лица тонкие, не широкие, как у кочевников. И волосы не обриты, а свободно падают на плечи чёрными, шелковистыми локонами. Юноша ей нравился, и Гаухаршад внезапно решилась приблизить к себе телохранителя, чьего отца ещё вчера обрекла на заточение в зиндане.

Вскоре на ристалище обнаружился победитель. Ханская дочь вручила мангыту кошель с монетами и снисходительно улыбнулась восторженным, диким крикам воинов. Пока телохранители, спешившись, собрались в круг и принялись наблюдать за счастливцем, пересчитывающим монеты, Гаухаршад жестом подозвала Хыяли. Приказ госпожи был произнесён голосом, не терпящим возражения:

– Желаю беседовать с вашим племянником, юзбаши. Мы отъедем к реке, не хочу, чтобы наши слова касались уха того, кому они не предназначены.

– Как прикажете, светлейшая госпожа. – Хыяли поклонился и бросил на Геворга встревоженный взгляд.

Служить юной ханбике оказалось не так-то и легко. Вчера она едва не лишила головы Турыиша, и неизвестно, не последует ли вслед за отцом его любимый воспитанник. Хотелось подъехать к племяннику и шепнуть ему напутствие, но госпожа уже отдала приказ, и Геворг вскочил на коня.

Гаухаршад остановилась около живописных холмов на расстоянии двух полётов стрелы от шумно гомонившей охраны. Она протянула руку к Геворгу и бросила капризно:

– Помогите же сойти!

Юноша поспешно кинулся к ней, обхватил обеими руками талию девушки и вдруг смутился. Пряча глаза, он опустил госпожу на землю, торопливо спрятал свои большие ладони за спину. Она улыбнулась ласково, заманчиво. Вуаль из тонкого, прозрачного муслина почти не скрывала её черт, глаза блестели, пожирали жадным взором красивое лицо юноши. «А каковы его губы на вкус? – вдруг подумала ханбика. – Наверно, такому же красавцу посвятила свои страстные речи влюблённая Зулейха».

Строки величайшей из поэм Востока [32] Поэма «Юсуф и Зулейха». Перевод С. Липкина. сами собой полились из её уст:

Она очнулась, когда юноша, безмолвно внимавший стихам, опустился вдруг на колени:

– Госпожа моя, прекраснейшая из женщин, достоин ли я ваших речей?

Она засмеялась недоверчиво, а он уже приник жаркими устами к её рукам, и Гаухаршад поразилась необузданности сына Турыиша. «Где рос этот дикарь? – подумала ханбика. – Он принял слова поэмы на свой счёт. Если ему не ведомы жемчужины великих творцов слова, то почему бы мне не воспользоваться этим?» Гаухаршад окунула пальцы в манившие её локоны юноши, но на ощупь они оказались не так шелковисты и мягки, как казались на первый взгляд. Ах, если бы не сын, а отец его стоял сейчас перед ней на коленях, как счастлива была б она тогда!

Гаухаршад отправилась в сад, как только её новый начальник охраны доложил, что все приготовления к наказанию Турыиша окончены. На особой площадке меж двух столбов его подвесили за руки. Слепящее солнце мешало ей смотреть, и ханбика щурилась и отводила глаза. Она скрылась от палящих лучей под защиту навеса, где для ханбики было устроено широкое низкое кресло. Мужчина же продолжал оставаться под солнцем, и ей было видно, как по напряжённому, обнажённому торсу его сбегали тёмные струйки пота. Гаухаршад хотелось казаться равнодушной, но сердце её при виде Турыиша сжалось, к горлу подступил комок, и она никак не могла вытолкнуть его и отдать приказание к началу бичевания. Наконец госпожа поймала на себе недоумённые взгляды воинов и махнула рукой. По саду прокатился рокот барабана. Палач повелителя подошёл к корытцу, где были сложены вымоченные в солёном растворе кожаные плети. Он поднял одну из плетей, взял другую, взвешивая их тяжесть в руках, но отдал предпочтение первой. У Гаухаршад пересохло во рту, она поддалась вперёд, не в силах уже казаться надменной и безразличной. Плеть взвилась в воздухе и со свистом обвилась вокруг человеческого тела, в мгновение ока вытянув взбухающий, кровавый след.

– Ах! – Ханбика зажала рвущийся изо рта крик, зажмурила глаза, но ужасающие, свистящие звуки проникали в её уши, рвали на части перепонки. Она ждала крика или стона, срывающегося с губ Турыиша, но юзбаши молчал. Гаухаршад раскрыла глаза и увидела побелевшее от боли лицо, мужчина до крови закусил губы, но стоны так и не являлись из его груди. Спина сотника превратилась в одну разверстую рану, и ханбика вскинула руку резко и требовательно: