Ольга Иванова - Гаухаршад

– Глупец! – Ханбика оттолкнула цеплявшегося за неё Геворга. – Ты красив, не скрою, я любовалась тобой, как роскошной вазой или утончённым кубком. Но что ты стоишь, когда рядом твой отец?!

Она рассмеялась, вкладывая в этот смех всё своё презрение. Девушка оборвала себя разом, склонилась к самому лицу юноши, сузила потемневшие глаза:

– За твоим отцом я готова ползти на край света, а ты для меня, – она выразительно постучала по пустому глиняному кувшину, – всё равно, что звук этой дешёвки!

Геворг отшатнулся. От высокородной ханбики веяло таким холодом, что его охватил озноб. Он обхватил свои плечи руками, силясь понять, как случился этот самообман, когда его сердце решило, что знатнейшая из девушек могла увлечься простым воином. Может ли луна снизойти с небес к ничтожному смертному, а золото украсить серый булыжник мостовой? Случалось ли это хоть с одной ханской дочерью? Если и случалось, то только в сказках. И он мог бы смириться с этим, если бы луна не снизошла к другому, такому же простому смертному, как он, и этим счастливцем стал его отец. Как же трудно было в это поверить! Геворг едва вымолвил пересохшими губами:

– И мои мечты…

– Пустой звук! – перебила она его. – Отправляйся лучше в лес, пора принести дров.

Гаухаршад равнодушно наблюдала, как юноша поднимается с колен, на него будто взвалили неподъёмный груз.

– Ради вас, госпожа ханбика, – с трудом выговорил он, – я сменил веру своей матери.

– Мы все рано или поздно приходим к Аллаху, – нетерпеливо проговорила Гаухаршад. – Ступай, куда я тебя послала.

Лишь когда за Геворгом захлопнулась низкая скрипучая дверь, ханбика со злостью топнула ногой:

– Как он посмел, ничтожный раб! Возомнил, что я спущусь до первого же стражника, пусть его внешность и будет подобной красоте Юсуфа! Этот Геворг как был, так и остался кяфером [38] Кяфер (кяфир) – буквально «неверный», «не мусульманин». .

Гаухаршад припомнилась эта неприятная сцена, о которой Турыиш так и не узнал, и она с тревогой вслушалась в тишину, царившую за стенами их пристанища.

– А где ваш сын, юзбаши?

– Я послал Геворга купить ячменя и проса. Нам придётся остаться здесь ещё на месяц. Тогда, я думаю, всё успокоится, и мы сможем отправиться туда, куда вы пожелаете.

Гаухаршад улыбнулась:

– Вы хорошо придумали: спрятать меня под самым носом моего братца. Никто и не подумает, что я нашла убежище так близко от Казани.

– Да славится Аллах, который помог нам укрыться, – сдержанно ответил Турыиш, – не следует говорить о деле, которое ещё не сделано.

– Хорошо, юзбаши, не будем говорить об этом. – Гаухаршад улыбнулась, расслабленно вздохнув, закинула руки за голову. – И надолго уехал ваш сын?

Вкрадчивый вопрос её, за которым слышалось нечто большее, чем простое любопытство, заставил Турыиша вскинуть голову. Гаухаршад медленно спустила ноги с лежанки, встала. Она не сводила с мужчины зовущих глаз, и сотник отложил свою работу в сторону. Поднявшись, он, словно заворожённый, глядел в глаза девушки. Мужчина был слишком высок для неё, и ханбика приподнялась на цыпочки, вскинула руки, обвившиеся вокруг его шеи. Их губы слились в поцелуе. Лишь тонкая пелена благоразумия, ещё мелькавшая в их мыслях, могла удержать влюблённых, но под горячим потоком страстных поцелуев преграда рухнула, и любовный омут увлёк на сладостное дно юную госпожу и её слугу.

Геворг, задумавшись, ехал по лесной тропинке. Все его мысли были о ханской дочери. Гаухаршад завладела его душой и, как верблюжья колючка, впилась в сердце. Его первой юношеской влюблённостью была красавица-черкешенка, оставшаяся в далёком крымском прошлом. Он быстро свыкся с мыслью, что подобная девушка может стать достоянием лишь богатого и знатного вельможи. Такую красавицу нельзя было любить, ею можно было только восхищаться. И ему в своих притязаниях следовало стать более скромным. Ханбика сама воспламенила в нём нежданное чувство в то солнечное, летнее утро, когда пожелала остаться со своим нукером наедине. Как горячи были её речи, как искренне восхищение, каким чувством горели глаза. Он был ослеплён одной только мыслью, что высокородная девушка, сестра самого повелителя, обратила на него свой взор. Мечты уносили юношу в неизведанную даль. Он стал тяготиться христианской верой, какую даровала ему мать, и как только отец стал оправляться от ран, нанесённых плетью палача, обратился к нему с просьбой:

– Отец, если я твой сын, то желаю принять ислам. Я стану мусульманином, и мне откроется истина, которой ты придерживаешься, и ложь, которой ты сторонишься. Я предам свой лик Аллаху, Господу миров, и не буду причастен ни к какой другой вере, противной исламу!

В тот же день отец направил его к мулле-хазрату [39] Хазрат – духовный наставник. . Геворг думал, что идёт по праведному пути и не будет греха в том, если он станет близок с ханбикой, раз он принял её веру. Долго лелеемое тщеславие привело его к безумным, несбыточным мыслям. Но хрупкий дворец мечтаний, воздвигаемый им, рухнул в одночасье от беспощадных слов Гаухаршад. Геворг ощутил себя преданным и обманутым любимой девушкой и собственным отцом.

Ханбика изнемогла от страстных утех. Она откинулась на шкуры и томно простонала:

– О, как я хочу пить!

Турыиш поднёс к её губам глиняную чашу с родниковой водой. Она глотала с жадностью, обливалась и смеялась над своей неловкостью. Юзбаши с улыбкой любовался её детской непосредственностью. Мгновение назад эта девушка превратилась в его руках в женщину, и он не знал, радовало его или угнетало это обстоятельство. А она и не желала давать ему передышки и времени на бесполезные раздумья, отшвырнула чашку и вновь протянула руки, требовательно позвав:

– Иди же ко мне! Позволь мне умереть в твоих объятьях, любимый мой…

Геворг приник к оконцу, не в силах отвести взгляда от пляшущих бликов пламени, гудящего в очаге, и от сплетённых в любовной схватке тел. Лицо его онемело, свелось судорогой отчаяния, а руки вцепились в кинжал, когда-то подаренный отцом. Он с трудом заставил себя отойти в сторону, упал на колени и принялся молиться, и, лишь закончив молитву, понял, что молился не тому богу, и не те молитвы, каким учил его мудрый хазрат, возносил в темнеющие небеса.

На следующее утро юноша попросил отца отпустить его в Казань.

– Что же ты будешь там делать? – недоумённо вопрошал сына Турыиш.

– Меня мучают раздумья о жизни моей, – опуская взгляд, промолвил Геворг. – Я не совершил дел, угодных Аллаху, мои помыслы ничтожны перед престолом Всевышнего.

– Куда же ты направишь свой путь?

Геворг молчал, избегая смотреть в глаза отца.

– Сын мой, к чему совать ногу в стремя, если не желаешь вскочить на коня? Отчего бы тебе не остаться здесь? Пройдёт месяц, и с помощью Всевышнего мы покинем это пристанище. Весь мир будет открыт перед тобой.