Александр Айзенберг - Агент влияния

Вот они на картине; все: Артаксеркс, Аман и Эстер…Все.

Кроме Мордехая.

Там он…

Валентин, граф Потоцкий, бряцая саблею своею, подошел к той самой картине этого художника – как его, Рембрандт ван Рейн, кажется, так; ну, да, ван Рейн…

И посланы были письма с гонцами во все области царем, чтоб убить, погубить и истребить всех иудеев, малого и старого, детей и женщин в один день, в 13 день адара, и имение их разграбить…

Сознание Валентина помутилось… Все слилось в одно: картина… священный текст… кровь… кровь…

Кровь

Залило все кровью…

Что же было, что же было…

Еще письмо, потом еще письмо…

Царь позволяет иудеям находиться во всяком городе; собраться и встать на защиту жизни своей, истребить, убить и погубить всех сильных в народе и областях, которые во вражде с ними; детей и жен; и имение их разграбить…

Кровь начала набухать… Появились капли на полотне… Капли потекли по черному… По Аману… И первая капля упала на пол… Красно-черная капля…

Кап. Кап… Кап…

Потек ручеек…

Красная… кровавая лента… бежала уже по картине, сливаясь с черным…

Амалэйк – народ – кровопийца; народ, мечтающий напиться крови Исраэйль…

Захор

Захор

Местечко Ильи Виленской губернии.

– Панове, что же нам робыць?

– А что?

– Вот есть тут поляк-иудей.

– Как то может быть?

– Сам ведаю, что не может, но есть. Вот есть такой… Сейчас… Посмотрю… Авром бен Авром… То есть, Абрам сын Абрама. Или еще… Ага… Авраам сын Авраама. Так.

– Але ж… Де ж тут поляк?

– Є й поляк.

– Як то, поляк?! Не позволям!

– Отак, поляк. И… И… Добже. То кажуть…

И шепотом… шепотом…

– Не може бути!

– Неможливо!

– Але то так.

– А граф Потоцкий?..

– Чи знал про Валентина?..

– Як то може бути? Авром Авром – Валентин Потоцкий…

– Нехай буде суд та нехай…

– Вильно!

– Нехай, Вильно.

– Що ми тут собi…

– А нiчого…

Вогнем i мечем.

Вогнем і мечем.

Вогнем

– А туда, туда… Рядом с Замковой горой… Ото там – де люди…

Костер около Замковой горы…

– И как же: второй день Шавуот…

– В праздник…

– Дрова привезли ото отi вон зi Сафьяник – i їх дрова, i подводи – та, бачите, оце ж вони.

– Зажигают! Вон, вон дым пополз!

– Такое зрелище, панянки, смотрите, когда еще такое будет, когда вы еще с Московщины вашей до нас приедете, да и такого уж там не увидеть теперь – только здесь, у Замковой горы…

– То вы осторожнее, панночка, щоб з вiкна не випасти… А ви, панно, теж, й ще є мiсце для вас.

– Ой, дым пополз, пополз!..

Панычи пристроились сзади. Костра им не было видно – они копошились с платьями московских панн; те, увлеченные казнью, им не мешали – не до того…

В комнатке было жарко – за окном – холод… Ни холода, ни жары не замечали – ни панны, ни паны.

Первый, весь в поту, оторвался от своей панночки… й задивився на другу пару:

– Ти диви! Куди?.. Чи як?.. Ти диви!..

Панночки не повертали голови – дивилися на казнь.

Огонь разгорался постепенно; разрастался… расползался…

– Что он там бормочет?..

– Что-то такое…

– Да не разберу…

– Бу-бу-бу…

– Он горит с молитвой…

– Да… Микадэш эт Шмобэрабим…

– О-оо… Благословен ты, Г-подь, освящающий имя свое…

– Умер Гер Цедек…

– Умер праведник.

– Дивись, дивись, ота баба смiється, мов дурна – як конь рже!

– А що це з нею?..

– Знiмiла дурепа.

– Слова мовити не може…

– О, а це що горить?

– Вози, вози!

– Отих, зi Сафьяник…

– Яке полум’я!

– Жах!..

Пур

Ушки.

Кот пришел к Цезарю. Потерся спиной о ногу… Вдруг запрыгнул на колени и разлегся… Гай Юлий Цезарь читал речь Цицерона, защищавшего Целия. Он уже слышал сегодня эту речь в суде. Теперь можно было спокойно разобраться в сложившейся ситуации. Клодии, Цицерон и триумвиры… Кот смотрел прямо перед собой; неподвижный и бесстрастный…

Несколько лет назад я напал на племена белгов и разбил их. После этого больше крови не было. Но сейчас галлы опять объединились против римлян. Галлия в огне.

Толстенький хвостик.

– Гай, мне неприятны абсолютные утверждения… категорические суждения…

– Ты прав, Марк. Как правило, подобное характеризует грубых и недалеких людей.

Цезарь подложил под кота подушечку, чтобы он не царапался… Кот поерзал, устраиваясь поудобнее, запуская попутно когти в подушечку… Цицерон подумал о всепоглощающей любви Цезаря к комфорту…

Несмотря на это, я отправился в Луку, где мы – все триумвиры должны были встретиться. В середине апреля. Эта встреча – судьба Рима. И для триумвиров: меня, Помпея и Красса. Но до Луки я оказался в Риме. В суде.

Грязные запыленные калиги стояли в углу…

– Видишь ли, Гай я ввел ряд новых терминов.

– В самом деле? И…

– Я надеюсь, ты сможешь оценить их тонкость и изящество… definitio – определение, progressus…

– Погоди, Марк… Безусловно, прогресс!

Кот пригрелся… Сам он как-то успокаивал… Некое равновесие природы… Приятное прикосновение к шейке… за ухом… Кот зажмурился…

В течение всего пребывания в Галлии я знал о происходивших в Риме событиях и вмешивался в них. В Риме остались двое моих доверенных лиц – Гай Оппий и Луций Корнелий Бальб. Они раздавали взятки и исполняли другие поручения. Знал я и об этом суде и захотел присутствовать.

– Видишь ли, Гай, я ценю твое общество, ты редкий сегодня собеседник, ты тот, кто может оценить некие построения…

Кот делал вид, что не слушает…

– Вот… скептицизм… таким образом, можно признать существование различных точек зрения и пользоваться всеми ими…

– Мне нравится, Марк, твой латинский… Как ты строишь фразу…

… обломок стрелы…