Андрей Прохоренко - В стольном граде Киеве

Моя проблема с некоторого времени – многочисленные ранения, которые я получил. Многие из них очень серьезные, такие, что не позволяют мне продлить срок жизни тогда, когда это необходимо. Ведь особая зоркость сознания приходит только лишь с годами, особенно, когда ты в силе переходишь порог в сто лет.

К весне 986 года я уже был женат на Росице, вместе с ней решил перейти на новое место жительства. С детьми мы пока решили не спешить, до того времени, пока не прояснится положение дел. Решение перейти из черниговских лесов в Киев далось мне нелегко. Я ведь на самом деле не хотел идти на призыв князя, несмотря на выигрыш в соревнованиях. Надоумил меня Кудес, намекнув, что не все же время сидеть в лесах и себя не показывать.

Несмотря на врожденную осторожность и сметливость и на то, что вот-вот должны были начаться гонения на волхвов, Кудес полагал, что в Киеве я и он принесем больше пользы Руси, чем среди северян. Предвидение Кудеса не обмануло его и нас. Вообще, без утайки скажу: если бы не Кудес, не Добросвет, не Кудияр – не было бы и меня. Я во многом выполнял их советы, хотя волхвы делали все для того, чтобы не руководить мной, никогда на моей памяти не давали прямых указаний по типу: делай то, пойди туда.

Да и зачем лишать людей самостоятельности, делать их зависимыми от себя? Нужды в этом, если ты не маг или не хочешь что-то получить за счет другого, попросту усесться ему на шею и паразитировать на его энергиях, нет. Магов на Руси в наши времена было мало. Волхвы, что ни говори, пока еще не давали возможности им расправить свои щупальца, охватить нитями путины рода и отдельных русичей.

Сразу уточню, что полян, северян, уличей, древлян я буду называть русичами и родичами, лишь в некоторых случаях буду указывать принадлежность кого-либо из них к тому или иному племени. Ведь все равно родовые законы в той или иной мере вынужден был соблюдать в мое время даже неугомонный новатор – князь Владимир. Даже он, видя происходящее, понимал, что рушить все и сразу не нужно только лишь потому, что крыша терема может упасть тебе на голову.

Поэтому Владимир, чем дальше шло дело, тем все больше учился действовать тоньше. Те его «шалости», когда он на глазах родителей изнасиловал Рогнеду, а потом убил родителей, отошли в прошлое. Князь стал понимать, что действовать необдуманно не стоит хотя бы потому, что это отлагается на твоем здоровье. Проклятие, которым наградила его Рогнеда, снять не удавалось, а Владимир, раздираемый тем, что ему хотелось женщину, а у него иногда просто не стоял, делал все для того, чтобы облегчить положение.

Немощь проходила. Владимир, стремясь наверстать упущенное, кидался на женщин, наверстывал, но всякий раз напасть начиналась вновь. Немощь подкрадывалась незаметно, утихомиривая князя. В такие годины он становился хмурым и неразговорчивым, всех от себя отсылал и предавался размышлениям. Именно тогда к нему являлись советники, которых Владимир, чаще всего в обществе Добрыни, выслушивал. Но непонятно было, что решит князь.

Добрыня, княжеский опекун, который к богатырю Добрыне Никитичу не имеет никакого отношения, разве что, как вошь к одежде, чаще всего тогда присутствовал рядом. Он на самом деле был почти полной мерой действительным правителем Руси до женитьбы князя на византийской принцессе Анне. Правили он и византийские советники. Владимир же только лишь выполнял указания. Правда, привнося в реализацию своим действием, что считал нужным.

Хотел ли князь изменить такое положение? До определенного времени – нет. Он попросту не потянул бы самостоятельное правление, нарубив дров. Осознавая эту правду, Владимир не сильно дергался, возмущался только лишь тогда, когда советы, ему даваемые, уж очень шли вразрез с тем, чего он хотел и желал. А желал князь одного до определенного времени – развлекаться так, как он хотел, и чтобы ему в этом никто не мешал. Поэтому основные дела от момента, когда Владимир прибыл в Киев и был убит Ярополк, вершили Добрыня и советники.

Добрыня, сын одного из богатейших хазарских ростовщиков, прижившихся в Киеве, первое имя которого было Рабий, дело свое знал. Будучи родным братом Малуши, он был допущен Ольгой ко всем секретам. Это лицо потомкам вообще не будет известно, но Рабий на самом деле во многом определил не только будущее Владимира, но и всей Руси, выступая этаким серым кардиналом при князе.

В летописях об этом не напишут. Придется мне прояснить некоторые особенности и превратности правления этого дуэта. Тем не менее, Добрыне-Рабию в дальнейшем не повезет, о чем расскажу чуть позже, когда подойдет время. Что ж, продолжу о себе.

Весна понемногу вступала в силу. Тобой овладевало, когда ты вдыхал свежий, теплеющий воздух, по мере того, как солнце нагревало землю, некое необычное раздольное чувство радости и удовлетворения. Надо было пахать и сеять. Время как раз подошло к моменту, когда необходимо было проявлять эти свои умения. Я помогал отцу, шел за плугом, выполняя привычную мужскую работу. Сердце радовалось. Пение птиц и солнечные лучи, такие ласковые и нежные, дарящие земле силу, пробуждающие в ней в свою очередь силу роста, наполняли меня силой и желанием эту силу проявить в труде. Кое-где уже проклюнувшиеся в почках листочки хотелось пожевать.

Картина окружающего соединилась во мне в одно единое целое. Я был счастлив и силен. Чего еще нужно? Дома, когда я возвращался с работы, меня встречали нежные руки и губы Росицы. Труд только лишь вдохновлял меня. Я не уставал. Тело, привычное к работе и нагрузкам любого вида, желало их. Излишне, конечно, я не перерабатывался, ожидая посланца от волхвов из Муромы. Шло время, а он все не появлялся.

«Наверное, – думал я. – Кудес дает мне возможность завершить пахоту. Отцу-то надо помочь».

В догадках своих я был прав только лишь наполовину. Мы бы отправились в стольный град раньше, но внезапно занемог Кудияр. Поэтому Кудес вынужденно провозился с ним. Я уже почти завершал пахоту, когда, наконец, явился посыльный. Мальчишка, ученик волхвов, весело смотрел на меня. Я ожидал из его рук грамоту, но на меня из его глаз так и брызгал смех.

– Кудес сказал, чтобы ты завтра пришел в Мурому.

– А зачем говорил?

– Что велено, я передал.

– Как он?

Мальчишка, его Велигом кликали, вздохнул и слегка нахмурился, размышляя, чтобы ответить.

– Кудияр занемог, – вырвалось у него. – Ему уже легче, но Кудес говорит, что облегчение обманчиво. Хворь давняя о себе дает знать.

Я вздохнул, уперев руки в боки, а мальчишка, глядя на меня, решился на вопрос:

– А что нужно, чтобы стать сильным, как ты?

– Думать, – после паузы, слегка поразмыслив, ответил я.

– Кудес также говорит, но другими словами. Все вы прямо не говорите, а правду скрываете.