Иван Веневцев - Урал – быстра река

Первое чувство, которое испытываешь, открыв роман Ивана Веневцева, – это восторг; чувство, с которым закрываешь книгу – горечь. Наверное, в этом и есть жизнь – её выпуклое и одновременно нутряное ощущение, в которое погружаешься, которому отдаёшься до конца.

Казачий роман-эпопея Ивана Веневцева написан в Карагандинском пересыльном лагере более семидесяти лет назад. Страшным, погибельным фоном повествования становится созревание Русской Смуты и последующая Гражданская война, гибель Оренбургского казачества и самого тысячелетнего уклада русской жизни. Но по-настоящему движет сюжет произведения любовь главного героя, Мишки Веренцова, к старшему брату и к женщине.

По справедливому замечанию критиков, роман глубоко автобиографичен. Мишка Веренцов – красивый и чрезвычайно богато одарённый от природы молодой оренбургский казак – вступает в этот мир в «его минуты роковые». Не успев созреть ни духовно, ни даже в полной мере физически для бурь начала ХХ века.

И, пожалуй, самым главным и самым страшным событием книги становится Голодный поход Оренбургской армии, где к небывалым тридцатиградусным морозам, голоду и тифу добавляется ещё и характернейшая черта Белого движения, предопределившая во многом его поражение: междоусобье самих вождей антибольшевистского фронта.

Вот история разгрома Оренбургской армии сухим языком фактов, цифр, докладов и писем непосредственных участников этих событий:

«Отступавшая армия растянулась на 1200 верст в длину и 200 в ширину.

По степени тягот, выпавших на долю отступавших частей Дутова, из всех белых армий с ними могут сравниться, пожалуй, только войска Отдельной Уральской армии, почти полностью погибшей в Туркестане в начале 1920 г. В полном смысле слова это был „Голодный поход“ – именно такое название уже в эмиграции получил поход частей армии по практически безжизненной северной Голодной степи в Семиречье в конце ноября – декабре 1919 г.

Это был крестный путь Отдельной Оренбургской армии, отступавшей по малонаселенной, голодной местности, ночуя под открытым небом. Резали и ели лошадей и верблюдов. Смертность от холода и истощения возрастала, соперничая со смертностью от тифа. Тяжелобольных оставляли умирать в населенных пунктах, умерших не успевали хоронить и обременяли этим печальным обрядом местных жителей. Войска двигались большими переходами, оторвавшись от противника. На отставших одиночных солдат и казаков часто нападали киргизы, причем зачастую невозможно было даже узнать, куда исчез человек.

Данные о численности и потерях армии Дутова в ходе Голодного похода сильно различаются. По одним, вероятно, завышенным данным, по приходе в Сергиополь было зарегистрировано 33 тысячи человек из 60 тысяч, отступивших с Южного Урала. По другим данным, в армии Дутова было до 40 тысяч человек, из которых лишь 3 тысячи боеспособных. Сам Дутов считал, что удалось вывести 14 тысяч человек при 150 пулеметах и 15 орудиях».

Среди выживших, прошедших тюрьмы и вернувшихся оказывается и потерявший в Гражданской войне любимого брата и возлюбленную, «прощённый» большевиками Михаил Веренцов. Он не без трепета идёт в Оренбургское ГПУ «регистрироваться».

«Посетитель прошёл в следующую комнату с двумя столами, за одним из которых сидел военный с такими же двумя „шпалами“ на отложном воротнике защитного френча. Это и был Подольский. Он взял из рук казака справку, выданную демобилизационной комиссией, долго, внимательно изучал её. Окинув пристальным взглядом стоящего перед ним, сделал какую-то отметку в своей тетради и, вернув справку, крепко пожал руку казаку:

– Итак, враги в недавнем прошлом делаются сегодня друзьями, – загадочно рассмеялся Подольский (выделено мной. – А. Ш. ) и ещё раз пожал посетителю руку».

Однако то, что не мог написать ни в Карагандинском лагере, ни после него автор – уточняют умные и чуткие редакторы романа Веневцева:

«Подольский явно лукавит с простодушным казаком. Функционер ГПУ не может не знать о циркулярном письме ЦК РКП(б) от 29 января 1919 года о массовом беспощадном терроре ко всем вообще казакам путём поголовного их истребления».

Казалось бы – прошедший все круги ада, автор романа «Урал – быстра река» должен был если не сломаться, то уж как минимум пригнуть голову и на всю оставшуюся жизнь запечным тараканом забиться в какую-либо щель. Да не тут-то было!

Иван Степанович Веневцев и после возвращения из «Голодного похода» и Новониколаевской тюрьмы, по рассказам сына, оставался «живым, эрудированным. Это был настоящий казак!.. Отлично играл на гармошке, пожалуй, лучше всех в станице… Организовал в станице драмкружок. В основном ставили спектакли из комедийных произведений Гоголя… Клуба не было, все спектакли проводили в школе, в воскресные дни. Народу набивалось „под завязку“, хохот стоял такой, что слышно было на улице…»

Как тут не вспомнить другого выдающегося казака, великого русского философа А. Ф. Лосева, потерявшего зрение в большевистских лагерях, принявшего тайный монашеский постриг – но не сломленного, вернувшегося в Москву и получившего, в конце концов, Сталинскую премию за свои труды по истории античной эстетики.

Рискну предположить, что именно в культурной жизни России казаки и потомки казаков (после уничтожения казачества именно в качестве воинского сословия в 20-е годы ХХ века) воплотили свою бьющую через край жизненную энергию. Достаточно перечислить первые и самые известные имена: М. Б. Греков, мастер батальной живописи; А. А. Ханжонков, организатор русской кинопромышленности, продюсер, режиссёр, сценарист, один из пионеров русского кинематографа; М. А. Шолохов, русский советский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе.

Поэтому я не рискну назвать роман Ивана Веневцева «Урал – быстра река» Поклонным крестом или Памятным камнем на братскую могилу Оренбургского казачества.

И пока «белым огнём» вспыхивают на Руси «взъерошенные с ночи волосёнки» наших детей и внуков – не важно: в степной ли станице или между угрюмых девятиэтажек города, – жив казачий дух Отечества, жив! И воистину не врёт народная мудрость: «Казачьему роду нет переводу!»

Алексей Шорохов

Белёсым бархатом блестят выжженные солнцем степи оренбургского казачества – это выцветшим ковылём выстелены почти безлюдные равнины. Только вихри степные в полдневный зной нарушают тишину, с шумом и свистом бешеной свадьбой несутся они по полям, срывая сухую траву и колючку-катун, мешая в кучу, уносят спиралью до облаков. Точно вьётся страшная веревка, а конец уходит в небо. Застигнутый врасплох жаворонок, скрученный потоками воздуха, долго не может выпутаться из смерча. Обескураженный стрепет теряет равновесие, кувыркается в траву.