Валерий Туринов - Фельдмаршал

Понтус и Антуан оказались на улицах Парижа. Все ждали волнений.

В это время офицеров, участвовавших в походе в Шотландию, в том числе Понтуса и Антуана, разыскал Клютен.

Они встретились в кабачке.

– Снова предстоит дело, – лаконично сообщил им Клютен. – Всё там же… Гизы набирают армию для своей племянницы, Марии Стюарт. Будьте готовы. Как понадобитесь – позову!..

Выдав им звонкой монетой жалованье от Гизов, он исчез.

Во дворце же, как они слышали, новым королём стал второй сын покойного короля Генриха, десятилетний Карл IX. Минуло сорок дней траура. Венчание на престол состоялось, как обычно, в Реймсе. Екатерина Медичи стала королевой-регентшей при малолетнем сыне, забрала всю власть во дворце, оттеснила от трона нелюбимую сноху, Марию Стюарт.

Опальная королева, юная вдова, знала причину этой ненависти к ней королевы-матери. История эта восходила ещё к временам, когда её мать, красавицу Марию де Гиз, пророчили в супруги принцу Генриху, когда тот ещё не знал той же герцогини Дианы де Пуатье.

Прошла зима. В начале марта Понтуса и Антуана снова отыскал Клютен. Вручив им очередное жалованье, он приказал им уже как их начальник быть к десятому марта в порту Кале.

Прибыв туда, в Кале, они быстро отыскали галеры, которые описал Клютен. Побросав в трюм свои неказистые вещички, они познакомились с такими же, как они, наёмниками.

Потянулись дни ожидания.

В один из таких дней Понтус и Антуан толкались, как обычно, на палубе галеры, изнывая от безделья, травили всякое со своими новыми приятелями. Что ожидали они? Этого они не знали. Им, мушкетёрам и гвардейцам, Клютен приказал ждать. И они ждали…

Вечерело, когда кортеж карет, повозок и верховых с шумом ворвался в порт Кале. С коней посыпались гвардейцы, в суматохе забегали придворные. Все быстро разобрались, выстроились у кареты с гербом Медичи. Впереди Клютен, бравый, подтянутый. Короткий взмах его руки, дворецкий распахнул дверцу кареты… И на землю грациозно ступила неизвестная особа, укутанная в тёмно-бордовый длинный плащ, скрывающий её черты под капюшоном. Изящно и непринуждённо оперлась она о руку дворецкого, на секунду появилась белоснежная ручка и снова скрылась под плащом… Незнакомка легко взбежала на борт галеры. За ней поднялась на борт сопровождавшая её свита. Незнакомка прошла на корму. Откинув капюшон, она схватилась руками за борт галеры и жадно устремила взгляд туда, на берег, на придворных, с которыми приехала… О-о, сколько было в её взгляде тоски, смятения и страха!..

Да, да! Предстала перед всеми французская королева Мария Стюарт, наследная королева Шотландии, всего восемнадцати лет от роду, уже вдова скончавшегося только что короля Франциска II. Смерть эта отняла у неё власть, изящество и блеск парижского двора… И тут же рядом с ней, подойдя, почтительно встал кардинал Шарль де Гиз, её дядя, за ним же ещё какой-то незнакомец, молодой, лет двадцати, тенью следующий позади. А там, на пирсе, среди провожающих, стояли два других её дяди: герцог Франсуа де Гиз, «la balafre», и герцог Клод де Омаль. Могущественней их, пожалуй, не было тогда в Париже.

А Понтус где? Где Понтус?.. Он замер поодаль от кормы, стараясь не глядеть туда, на ту особу, всем существом и кожей ощутив сошествие на борт к ним кого-то неземного…

Галера с бесценным грузом на борту отчалила от пирса. За нею стали отходить гружённые войсками корабли, которых уводила с собой Мария: десять тысяч французов, шотландцев, наёмников из разных стран, крутые все и молодые.

Кардинал Шарль де Гиз предложил Марии спуститься в каюту.

Но прелестная белокурая головка молча покачала отрицательно в ответ. По лицу у неё катились слёзы. Прикушенная розовая губка едва удерживала рыдания, готовые вот-вот сотрясти её взволнованную грудь…

«Ба-а!.. Она же плачет! Да разве может быть такое?.. Какая она – о боже! – сжалось сердце у бедного Понтуса. – Ну всё, конец, пропал, и безвозвратно! На что ты годен, белый свет, коль не было б её!»

С кормы же донеслось:

– Я хочу проститься… С ней!..

Печаль и боль: всё прорывалось в голосе её, самой несчастной в эту минуту на всём белом свете…

– Ваше величество, она будет видна ещё и завтра утром! – в порыве чувств воскликнул юноша, вставший тут же, рядом с ней, казалось, появившись ниоткуда.

О юный, юный де Анвиль Монморанси! Он пренебрёг запретами отца, коннетабля, всё бросил здесь, во Франции, не в силах был расстаться с ней: не видеть этих чудных тёмно-карих глаз, не следовать за ними хоть на край земли!..

– Всё равно, мой милый де Анвиль! Я останусь здесь, буду ждать рассвета…

– Ваше величество, здесь прохладно, ветер… – настаивал на своём, не отходил от неё Шарль де Гиз.

Но очаровательная головка всё так же непреклонно покачалась.

И даже издали заметил Понтус пленительный пушок на тонкой шейке; он золотился и манил, изящный профиль, глухого платья воротник, и шарфик, а может быть, платок, как дымка голубая…

Она, отверженная королева, была одета по-дорожному: без украшений, в тёмное, изысканно и ладно скроенное платье, подчёркивающее все прелести её точёной талии.

Кардинал ушёл с кормы и скрылся с тем незнакомцем в каюте. А де Анвиль, почтительно отступив назад, остался тут, всё так же рядом с ней. Он не решился оставить её одну на палубе, среди гвардейцев, мушкетёров, исподтишка глазевших на неё: на королеву, птицу неземную, чудом залетевшую сюда, на старую и грязную шотландскую галеру.

Галеры, вытянувшись в ряд, пошли каким-то вялым ходом, пошли вдоль берега, с трудом тараня волны: их, разлучниц, сносивших все корабли назад, назад! Куда идёте – там жизни нет для пташек полевых!..

Солнце скользнуло вниз, упало в море, взмахнуло, как руками, в немом прощальном крике багрово-золотистыми лучами. И серость поползла, всё поглотила и всюду лезла, вездесущая, как пыль. За ней пришла бездонная, пугающая темнота. Заброшенное небо почернело. Ушла, как в пропасть, в темноту вода. Остался только фон, сплошной и мерзкий фон: без жизни, мысли и тепла, нет точек, ряби, одна боль…

А на корме, под звёздным небом, плыла над морем всё так же одинокая фигура, дугою изогнувшись в порыве страстном, и всё стремилась взглядами туда, где в темноте исчезла Франция…

Но тут вдруг хлопнула дверь каюты, и на корму поднялся Шарль де Гиз.

– Ваше величество, не соизволите ли спуститься в каюту?

Мягкий, сильный баритон, сочувствие и нежность в нём сквозили.

– Монсеньор, я буду отдыхать здесь, на палубе… Распорядитесь принести что-нибудь и постелить, – послышался в темноте дрожащий, наполненный волнением голос.

– Ваше величество, позвольте я, я! – вскричал де Анвиль, бросаясь бегом исполнять волю своего божества…