Валерий Туринов - Фельдмаршал

А тут ещё по всему северу распространились слухи, что какой-то швабский астролог предсказал всеобщий потоп. Страхи начались и среди населения в его государстве.

– Ну, что делать с этими умниками – учёными, астрологами! – ругался Густав. – Весь север загнали в ужас!

До городка Стренгнес, до его пристани, Густав добирался по озеру Меларен на галерах. Взяв роту солдат и дворян, он отправился туда, чтобы послушать проповедь двух братьев. Это были Олаус и Лаурентиус Петри, только что вернувшиеся от Мартина Лютера. Недавняя история с учёным доминиканцем Класом Гвинтом была показательна для Густава. Тот поехал к Лютеру, чтобы переубедить того в его заблуждениях, как он считал. Но оттуда он вернулся сам убеждённым сторонником нового учения.

Церковь в центре города оказалась заполнена народом. Люди стояли даже у входа, кому не досталось места внутри. Служба ещё не начиналась, затягивалась. И затягивалась из-за него, короля, поскольку с пристани до церкви уже донесли, что сюда, в этот небольшой городок, прибыл сам король с большой свитой.

Увидев короля, его внушительную охрану, толпа расступилась, пропуская его в церковь.

Густав, в сопровождении канцлера и дворян, вошёл в церковь, прошёл вперед, встал у невысокой загородки, отделяющей алтарь от остального помещения церкви. Встал как обычный прихожанин, желающий послушать проповедь.

Наконец затих шум из-за появления в церкви короля.

И к алтарю вышли два молодых человека, два священника, похожие друг на друга. Здесь все уже знали их.

Проповедь была резкая, умно, тонко рассчитанная на простых прихожан.

Густав внимательно прослушал её. И эта резкость, когда они говорили о папстве, понравилась ему. Понравилось ему и высказывание Лаурентиуса Петри о монахах.

Он одобрил его.

– Вскоре я объявлю свои мысли об этом, – сказал он на прощание священникам.

Сказал он им также, чтобы осторожно несли новое учение в народ, по наивности обманутый.

Он хорошо понимал, с какой опасной властью предстоит ему схватиться: с духовной властью, с властью, гнетущей сознание… Уже почти пять веков эта власть, власть Рима, диктовала свои законы его предшественникам, королям здесь, на севере, да и по всей Европе. Власть, которая тихо вкралась в доверие к простому народу, вошла в королевские дворцы и замки герцогов, графов и вельможей всяких… Он, Густав, уже не раз прикидывал, чем владеет Церковь здесь, в Швеции… В его стране католическая церковь прибрала к рукам пятую часть всех земельных угодий, столько же, сколько было у дворянства, а у податного крестьянства половина… На корону же, его корону, приходилась всего двадцатая часть!.. А ведь ему нужно было содержать армию, флот, чиновников… Церковники же, ни за что не отвечая, ничего не производя, только тянули, высасывали из народа, из государства, праздно проводя время. Сами впали в тупоумие и держали в невежестве народ, чтобы вернее обирать его… И этот спрут опутал всю Европу, диктовал свою волю всем монархам…

К этому времени у Густава шла интенсивная переписка с Лютером. И он прислушивался к мнениям Лютера. По его рекомендации он наделил Олауса Петри местом в Стурчуркан, большой церкви Стокгольма.

На первую проповедь тот явился, как всегда, в старенькой полинявшей рясе, скромно поднялся на кафедру, с доброжелательной улыбкой обвёл взглядом прихожан.

Они же смотрели на него, ждали…

И он стал говорить о евангелическом учении, как говорил о нём Лютер…

Прихожане молча выслушали его, похоже, не понимая, о чём он говорит, разошлись по домам. Так прошло несколько дней его пастырской деятельности на новом месте. На очередной проповеди только было начал он говорить, как в церковь ворвалась толпа молодых людей… Во все стороны полетели скамейки… К его кафедре, сделанной аляповато из досок в виде коробки, из-за неё его уже прозвали «Олаусом в коробке», подступили крепкие парни… Увернувшись от камня, брошенного в него, он метнулся с кафедры и скрылся в исповедальне, рассчитывая, что туда-то погромщики не посмеют войти. Отдышавшись и поразмыслив о происшедшем, он понял, что это дело рук католических прелатов. Те, ущемлённые, затаили злобу, почувствовав в его лице опасность для себя, своего положения духовников, за свои доходы.

– Терпи, брат Олаус, терпи! – ободрил Густав его на их очередной встрече, когда Олаус рассказал ему, что прелаты натравливают на него прихожан. – Я тоже терплю!.. Этакую глыбу-то сразу и не сдвинешь!.. А надо!..

Вот это он осознавал, и глубоко. Не встать государству, не выжить, если не отобрать власть у католической церкви, часть имущества. Всего-то и не отберёшь!.. Она же, римская церковь, уже давно страшным злом встала на пути у государства, народа… Сама никуда не идёт и другим не даёт, давит всякую живую мысль…

И он решил подрубить, прежде всего, корни у доминиканцев, у доминиканского ордена. Но сделать так, чтобы они сами очистили свои ряды от смутьянов. И он вызвал к себе аббата доминиканского монастыря Мартена Скитта, зная его как совестливого и порядочного.

– Падре, я поручаю тебе осмотреть все монастыри: проверить, послушны ли иноки Богу и монастырскому начальству… Вразумил бы их в том…

Настоятель выполнил его поручение.

– Есть праведные, но мало таких, – стал рассказывать он, вернувшись из поездки по монастырям.

Сказано это было с горечью. Он, настоятель доминиканского монастыря, увидел особенно удручающее состояние среди монахов своего ордена.

– В Вестеросе аббат Роберт, сам он из Норвегии, открыто подстрекает далекарлийцев к мятежу!..

Густав поблагодарил его за помощь в наведении порядка среди монашествующей братии. И буквально на следующий же день он отрешил своим указом аббата Роберта от места. Послал своего порученца в доминиканский монастырь: пригрозил монахам, что выгонит их из государства, если они будут и дальше подстрекать народ к мятежу.

В ответ на это доминиканцы зашумели, возмущаясь вмешательством светской власти, короля Густава, в дела Церкви, ордена… Кричали много, что для очищения своих рядов им вверена самим папой инквизиция…

Видя, что эти меры не подействовали, канцлер, по заданию Густава, сделал опись доминиканского монастыря и закрыл его. Монахи пошли побираться по городу, за подаянием… Но горожане Стокгольма, принявшие евангелическое учение, уже не терпели этих тунеядцев.

И Густав с удовлетворением отметил, что учение Лютера уже дало плоды.

Мартен Скитт сообщил ему, что монахи стали покидать монастыри, жениться…

– И самое удивительное – принялись честно трудиться!..

Что, вообще-то, больше всего озадачило его.