Раиса Богданова - Где моя Родина

Старшие девочки мыли нас, а затем в простынях приносили нас в наш домик. Летом в жаркую погоду старшие девочки поливали нас из лейки.

В городе был бассейн, куда мы ходили купаться. У нас было своё место для купания, так называемый – «лягушатник».

В каком году нас перевели в двухэтажное здание? Наверно, когда я училась в первом классе. В это время мы могли спокойно бродить по территории детского дома. Через просёлочную дорогу гуляли по стадиону. В кустах играли в «дочки-матери». На дорогах валялось много кусочков черепицы, которые заменяли нам игрушечную посуду, а съедобная трава была едой. Черепица – это остатки разрушенных немецких домов после войны. Черепицей были крыты крыши домов.

За стадионом за колючей проволокой находились немецкие военнопленные, на которых мы приходили смотреть. Видно, я прислушивалась к немецкой речи, когда-то очень знакомому мне языку. Девочки говорили, что немцы давали им конфеты, я этого не помню.

С другой стороны детдома находились качели и карусель, которую мы называли «гигантскими шагами».

Но самая запоминающая игровая площадка – это немецкое кладбище. На могилах лежали мраморные плиты, которые мы использовали, как игровую комнату. Одна могила служила столом, другая – кроватью. «Дочка, ложись спать! Дочка, кушай».

Старшие мальчики шили нам маленьким куклы из тряпок. Глаза, рот и нос были нарисованы цветными карандашами, а волосы заимствовали у лошадей, отрезая часть хвоста.

Днем, играя на кладбище, мы не задумывались о том, что мы тревожим покой похороненных людей. А когда вечером шли через кладбище из школы домой, было страшно, жутко.

Кушать хотелось всё время. Ели съедобные травы, листья, жёлуди, а несколько лет спустя ели жмых. Мальчики приносили с железнодорожных станций. Это было лакомство.

Об одежде. В чём одеты мы были, не помню. Зимой очень было холодно, а летом ходили босиком. Я по сей день ощущаю при воспоминании о пыльных дорогах мягкую пыль. По этой пыльной дороге мы ходили в кино всем детским домом. Иногда мы ходили самостоятельно в кино. Придя в фойе кинотеатра, останавливались у стены. Женщина, которая пропускала посетителей в кинозал, спрашивала у нас: «Девочки, вы из детдома?» Получив положительный ответ, она пропускала нас в кинозал на просмотр фильма. Какие фильмы смотрели? В основном про войну. «Зоя», «Павлик Морозов», «Как закалялась сталь» и другие…

Жители очень сочувственно относились к нам. Особенно мы это видели, когда в сельском клубе мы давали концерты. Жители смотрели концерт со слезами на глазах.

Какое хозяйство было при детском доме? Я уже говорила о лошадях. Сколько их было, не знаю. Были свиньи, им варили в «мундире» мелкую картошку в большом котле, а мы воровали, чтобы поесть.

С четвертой стороны здания была живая изгородь из туи. За изгородью находилось русское кладбище. Там я ни разу не была, видно, было закрыто.

В первый класс я пошла в 1950 году. Училась я плохо, наверно потому, что меня била одна старшая девочка, которая считалась моим шефом. Однажды она привела меня в комнату, раздела догола, положила на кровать, на голую пружину, и била ремнём. За что? За то, что я приехала из Германии и говорила на немецком языке? Страх насилия остался при мне на многие годы. Я часто пряталась у печной топки, ночная няня уже знала моё убежище и приходила за мной, чтобы уложить спать. Утром только произносили слово «Подъём!», как меня уже не было в кровати.

И вот во втором классе моим шефом стала Лиза. По приходу из школы Лиза спросила, какие отметки я получила. Я сразу заплакала, подумала, что она меня будет бить. Я ей сказала, что получила два по чтению. «Глупая», – сказала Лиза. – «Зачем плачешь? Вот выучишь следующий урок и исправишь отметку». Она была права, рассказ я выучила наизусть, и на следующий день я получила пять. Этот рассказ остался в моей памяти на всю жизнь. Вот первые слова этого текста: «Терентий? Терентий? Я в городе была. Бу! Бу! Бу! Была, так была…».

Лиза была настоящей старшей сестрой, которая помогала мне в учёбе, помогала мне понять математику, учила танцевать. Во втором классе я была принята в пионеры. Окончила второй класс без троек, и мою фотографию поместили на доску почёта. Я была счастлива.

Лиза окончила семь классов. Летом её устроили на кондитерскую фабрику в городе Советск. Мне было очень тяжело потерять старшую сестру, только получив её в награду за мои страдания.

Все дети хотят знать, где их родители. Но, где можно узнать о себе, о своём происхождении? Мне было 9 лет, когда я впервые проникла вместе с другими ребятами в кабинет директора детского дома, где находились личные дела на каждого ребёнка. Мы разобрали свои личные дела и стали изучать. В моём личном деле я увидела документ на немецком языке. Перевода не было, но в левом углу документа была фотография. С фотографии смотрел очень худой ребёнок. Возраст ребёнка тяжело было определить. И вдруг кто-то из ребят, увидев мою фотографию, крикнул: «Рая, ты тут, как из концлагеря!». Я быстро оторвала фотографию с документа, решив, что теперь никто не увидит, какая я страшная на ней. Эту фотографию я долго прикладывала к зеркалу и долго сравнивала с собой. Я это или не я. Не могла поверить, что худой ребёнок на фотографии – это я. Я сравнивала свою фотографию со своей подругой Валей Сулис. Валечка приехала со мной одним эшелоном. Я даже думала, что мы сёстры. Мы были чем-то похожи. У Вали были больные ручки, как буква «Г», одна короче другой. Но и она моей сестрой, подругой недолго побыла. Летом 1952 года её перевели в инвалидный детский дом, который находился на берегу Балтийского моря в городе Светлогорск.

Мне 9 лет.

В моей жизни произошло интересное знакомство. Как-то я дежурила по кухне и случайно увидела, что женщина, которая принесла нам молоко, в книге регистрации молока расписывается моей фамилией. Я сказала этой женщине, что у меня тоже такая фамилия. Позже она меня спросила, не хотела бы я пойти к ним жить в качестве дочери. Она сказала, что у неё сын погиб во время войны. Я согласилась. Каждому ребёнку хочется иметь своих родителей. Была я у неё дома. Возле дома был сад, а под деревьями стояли ульи. В подвале находились звери, если память мне не изменяет, то это были бобры. В сарае у неё находились две коровы. Прошло некоторое время, и она сказала, что муж не согласился взять меня на воспитание. Муж сказал, что они старые, умрём, а она опять останется сиротой.

Опять моё счастье прошло мимо меня, возможно, моё прошлое помешало моему счастью.