Автор неизвестен - Аспазия
- Название:Аспазия
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Автор неизвестен - Аспазия краткое содержание
Доподлинно не известны ни дата ее рождения, ни смерти. В истории она осталась как одна из самых умных и блистательных гетер. Свою карьеру на этом поприще начала в Милете, на родине сказочных мифов и куртизанок. Ее отец-философ по имени Аксиох, увидев, какой красотой наделили боги его дочь, решил, что такая красавица не может составить счастье одному человеку, ее удел — доставлять удовольствие всему человечеству. Поэтому и дал ей солидное образование, соответствующее ее великому, по его мнению, предназначению в этом мире.
Если верить поэтам, в детстве Аспазию (или Аспасию) похитили и увезли в Мегару или Коринф. Здесь она росла в качестве невольницы своих похитителей, постаравшихся развратить ее. Привлекательная и умная девушка сумела очаровать богатого афинянина, который выкупил ее, и она оказалась на свободе.
По другим сведениям, Аспазия до прибытия в Афины никуда не выезжала из Милета, где вела жизнь куртизанки. Но легкие интрижки вскоре надоели — сердце жаждало настоящей (и желательно великой!) любви. В поисках таковой Аспазия перебралась в Афины, неофициальную столицу Эллады. Денег к этому времени она скопила достаточно, поэтому с несколькими подругами купила дом и организовала школу риторики. Многие исследователи настаивают на том, что это был обычный публичный дом — правда, высшего класса, где Аспазия преподавала девушкам историю, философию, политику, а также искусство любви.
«Каждая женщина, — вещала гетера, — должна быть свободной в выборе мужа, а не выходить за назначенного ей родителями или опекунами; муж обязан воспитать свою жену и разрешать ей высказывать свои мысли».
Вскоре «школа» Аспазии стала едва ли не самым популярным местом в Афинах. Пообщаться с красивой и неординарной женщиной, с ее умными прелестницами приходили знаменитые философы: Зенон, Протагор. Врач Гиппократ и гениальный ваятель Фидий сделались завсегдатаями в доме этой гетеры. В Афинах заговорили о том, что в прекрасном теле женщины поселилась мудрая душа Пифагора. Сократ, юноша с пылкой душой, влюбился в Аспазию и не отходил от нее ни на шаг, а позднее, когда стал известным философом, подчеркивал, что обязан этим Аспазии.
Наслушавшись восторженных отзывов друга Сократа, на куртизанку-философа решил взглянуть и правитель города Перикл.
Наверное, это была любовь с первого взгляда… Ему исполнилось сорок — возраст опытного воина. Он обладал силой, своеобразной мужской привлекательностью и пользовался славой лучшего правителя в истории Афин. Аспазия была прекрасна, как пристало подруге правителя, и умна — как положено советнику вождя… Ее салон переместился в дом Перикла. Сам же стратег незадолго перед этим (по другим сведениям, только встретившись с Аспазией) развелся со своей женой и, заботясь о ее будущем, дал ей приданое и вновь выдал замуж, оставив при себе сыновей.
Впервые в истории античной Греции философы и политики выслушивали советы женщины и следовали им. Более того: правитель допустил свою любовницу к принятию политических решений, она составляла речи для его выступлений в народном собрании и сопровождала любимого даже в военных походах. Современники и потомки, как отмечают многие исследователи, неоднозначно оценивали такое «ненормальное» положение дел. Так, поэт Кратинус был уверен: «Распутство создало для Перикла Юнону — Аспасию, его защитницу с глазами собаки». А некоторые историки вообще склонны считать, что гетера и приехала в Афины с единственной целью — покорить Перикла, этого «достойнейшего из эллинов», о котором она столько слышала…
Закон Афин не допускал брака с чужестранкой. И ребенка гетеры, родившегося через пять лет после начала их связи, долгое время считали незаконнорожденным… Только когда оба старших сына Перикла погибли от чумы, ребенок наложницы был признан наследником.
Аспазия быстро добилась уважения, достойного жены правителя, сохранив при этом свободу, какой могли пользоваться лишь гетеры. Она не чуралась застолий, сама их организовывала, являясь душой и центром увеселений… Более того, позволяла себе принимать посетителей и в отсутствие мужа, развлекала их беседой, угощала вином, что, по афинским обычаям, являлось совсем уж недопустимым.
Многие утверждали, что милетская гетера превратила жилище правителя в дом разврата. На философских пирах непременно присутствовали красивые девушки для вполне определенных целей. Что касается военных походов, в которых верная подруга сопровождала своего супруга и благодетеля, то она делала это не в одиночку: за ней непременно следовал обоз куртизанок из ее школы, и женщины неплохо зарабатывали, ублажая изголодавшихся без любви мужчин.
В конце концов народное собрание обвинило подругу Перикла в сводничестве и развращении юных девушек. Аспазия предстала перед судом. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы защитником не выступил сам Перикл. Великий правитель плакал! «Он бы не пролил столько слез, если бы речь шла о его собственной жизни», — не без иронии подметил Эсхил. Слезы отважного полководца и государственного мужа настолько поразили судей, что те согласились признать невиновность гетеры. Но несмотря на это в появлявшейся череде бесконечных комедийных пьес ее продолжали высмеивать как распутную и продажную женщину.
После суда Аспазия смирилась с традиционной для благочестивых матрон ролью супруги-затворницы. Возможно, наедине с Периклом она продолжала обсуждать государственные вопросы и даже давала правителю советы, но шумные философские пиры в их доме больше не устраивались. История же донесла до наших дней такой факт. Когда Сократа полушутливо-полусерьезно спрашивали, как воспитать хорошую жену, он без тени сомнения отвечал: «Об этом гораздо лучше расскажет Аспазия!» Как всякая примерная супруга, она прощала мужу минутные слабости, после которых он все равно возвращался к ней — великой искуснице по части разжигания любовных страстей.
«Каким великим искусством или силой она обладала, если подчинила себе занимавших первое место государственных деятелей и даже философы много говорили о ней как о женщине незаурядной, — писал Плутарх. — Тем не менее очевидно, что привязанность Перикла к Аспазии была основана скорее на страстной любви. Говорят, что при уходе из дома и при возвращении с площади он ежедневно приветствовал ее и целовал».
Перикл и Аспазия прожили вместе двадцать лет. А потом на Афины с Востока обрушилась страшная эпидемия, которая скосила множество афинян. Не обошла она и дом Перикла. Ушла из жизни его сестра, умерли оба сына от первого брака. Потом наступила очередь самого правителя…
После смерти супруга Аспазия незамедлительно вышла замуж — вернее, перешла на содержание к некому торговцу скотом, бывшему когда-то ее учеником, Лизиклу, решив своими руками сделать из него великую личность. Благодаря ее педагогическим стараниям недавний скототорговец превратился в прекрасного оратора, снискавшего повсеместную популярность в Афинах. Через год его уже избрали стратегом, а еще через несколько месяцев он погиб в одном из сражений…
Пережила Аспазия и смерть еще одного стратега — Перикла-младшего, собственного сына, одержавшего победу над спартанцами в морской битве при Аргинусских островах. Но, увы, неблагодарные сограждане казнили его в числе других стратегов только за то, что не все трупы погибших в этом сражении афинян были выловлены из бушующих волн и погребены в земле.
Говорят, вскоре после этого и его мать отошла в мир иной…
Аспазия - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Он сказал, — вмешался Сократ с многозначительной улыбкой, — что если кто-нибудь дорогого ему юношу или красавицу, которую он любит, увидит с другим красивым или уродливым человеком, он не должен считать необходимым нахмурить свои олимпийские брови или собрать греческий флот в Авлиде, чтобы в дикой ярости уничтожить народы и города…
Перикл улыбнулся. Он находил фигуру Силена Сократа почти забавной и смешной рядом со сверкающей прелестью сидевшей рядом переодетой Аспазии. В первую минуту он, правда, был удивлен, найдя здесь Аспазию, и его олимпийские брови действительно нахмурились, но теперь он уже стыдился этого первого движения. Он не сомневался в намерении своей прелестной подруги осмотреть его любимое произведение, но он считал нужным напомнить ей, хоть не прямым путем, что близка минута, когда ей следует удалиться: он заметил, что гимнастические упражнения скоро должны начаться. Затем прибавил, что он считал долгом чести быть здесь сегодня, так как его два сына Ксантипп и Паралос, точно так же как и воспитанник Алкивиад, в первый раз примут участие в публичном состязании мальчиков в гимназии, так как маленького Алкивиада невозможно было удерживать долее, до такой степени он желал поскорее отличиться в Лицее в состязании со своими сверстниками.
Анаксагор и его спутники с живым участием выслушали это известие и присоединились к Периклу, чтобы быть свидетелями борьбы маленького Алкивиада, о котором афиняне, как ни был он молод, уже начинали говорить.
Аспазия также поднялась вместе с Сократом как бы для того, чтобы последовать за другими, и потихоньку попросила вывести ее из Лицея, но задумчивый ученик Фидия, выйдя с переодетой красавицей из толпы, шел рядом, погруженный в свои мысли, и привел ее вместо выхода из здания, в отдельную, совершенно пустую залу, вдали от места, где должны были происходить упражнения мальчиков и юношей. Его ум был занят словами Анаксагора относительно того, что такое страсть и любовь. Слова мудреца глубоко проникли ему в душу.
Аспазия, наконец, спросила о причине его задумчивого молчания. Он долго ничего не отвечал, затем, как бы проснувшись от крепкого сна, опустился на мраморную скамью в опустелой зале и обратился к своей спутнице:
— Знаешь, Аспазия, когда я в первый раз увидал в себе своего демона?
— Что ты называешь своим демоном? — спросила Аспазия.
— Мой демон, — отвечал он, — есть нечто среднее между божественной и человеческой природой. Он не призрак, не приведение, так как я очень часто слышу, совершенно ясно, его голос внутри себя, но, к сожалению, он не в состоянии или не хочет посвятить меня во всю глубину мудрости и в этом отношении, как кажется, не сильнее и не умнее меня самого. Он довольствуется только тем, что в единичных случаях коротко и безо всякого объяснения говорит мне вполне понятным голосом, что я должен или чего не должен делать. В первый раз я услышал этот голос, когда впервые увидел тебя, Аспазия.
— Что же приказал тебе твой демон в эту минуту? — спросила она.
— Когда я увидал тебя в первый раз, мне пришло в голову спросить тебя, что такое любовь. Тогда он тихо, но совершенно ясно сказал мне: «Не делай этого». Но я подумал: «Чего хочет этот чужой? Какое ему до меня дело?» Я не послушался и спрашивал тебя очень часто и всегда о том, что такое любовь. Но теперь я решился на будущее время слушаться его во всем, что он может мне приказать, так как с тех пор я убедился, что он мой друг и вполне достоин доверия.
— Ты мечтатель, друг мой, — сказала Аспазия, — хотя и считаешь себя мыслителем. Ты слишком углубляешься в себя, сын Софроника, смотри вокруг себя, обращай внимание на окружающую тебя жизнь, принеси жертву Харитам. Принеси жертву Харитам, Сократ, и не забывай, что ты грек.
— Грек, — улыбаясь, повторил Сократ, — не слишком ли я уродлив, чтобы называться греком? Мой плоский нос выходит за рамки греческой красоты. Я по необходимости добродетелен, я ищу идеала любви, который можно было бы совместить с уродством.
При этих словах Аспазия поглядела Сократу в лицо со смесью удивления и сострадания.
Бедный сын Софроника! Среди счастливых людей он один был недоволен! Его уже начинали считать мудрецом, но никогда еще никто не слышал, чтобы он утверждал что-нибудь: он постоянно только спрашивал. Он бродил среди своих сограждан, как большой живой вопросительный знак. Может быть, он был воплощением новой мысли, нового времени, новых потребностей. Говоря о своем демоне, он был вполне серьезен. Глаз греков привык ясно и открыто видеть все вокруг. Сократ-же погрузился внутрь себя, он слышал свои собственные мысли, он открыл свое «внутреннее я» и был до такой степени этим испуган, что оно показалось демонской силой, и он назвал его своим демоном. Много говорилось о его иронии, но та ирония, с которой он открывал невежество других в разговорах, была только слабым отголоском той иронии, которая скрывалась в его груди против самого себя. Он был вполне чистосердечен, когда говорил о себе, что знает только то, что ничего не знает. Как он уже сказал Аспазии, он искал идеал любви, который в отличие от эллинского идеала мог бы быть совместим с уродством. Он искал и предчувствовал другой, более серьезный идеал, чем идеал всепобеждающей красоты, который в его время был идеалом греков.
Таков был этот юный мыслитель, грек, некрасивый по наружности, глубокомысленный по уму, но грек по характеру: он не был мрачным мыслителем и не мог им быть. Дыхание Аспазии прикоснулось к нему. Он никогда не давал мрачным мыслям полностью овладеть собой. Его характер должен был становиться все мягче и веселее, хотя бы это была веселость и спокойствие мудреца, выпивающего бокал с ядом, когда пришел его час. Теперь же в нем говорила молодость и тайная, ему самому неизвестная, юношеская страсть. Он еще не был тем человеком и старцем, о котором рассказывают книги древних, он еще был учеником из мастерской Фидия. Он втайне любил прекрасную и мудрую Аспазию, любил ее и знал, что у него плоский варварский нос и лицо Силена, и что она никогда не будет любить его. Он знал это, но он был еще молод и только наполовину сознавал всю силу огня, горевшего в его груди.
— Я знаю, Аспазия, — сказал он, — что среди прелести эллинской жизни я кажусь тебе уродливым наростом. Аспазия, я предпочел бы быть красивым, чем умным. Скажи мне только, как сделать, чтобы быть красивым?
— Будь всегда спокоен и весел, — отвечала Аспазия, — и поспеши принести жертву харитам.
— Пронзи меня лучами твоих очей, — вскричал он, не будучи в состоянии овладеть своим сердцем, — тогда я буду всегда спокоен и весел!
Он сказал эти слова со страстным воодушевлением и повернулся лицом к Аспазии, как бы желая, чтобы лучи ее глаз действительно пронзили его. Молодой философ так близко наклонился к лицу милезианки, что его толстые губы почти прикоснулись к ее розовым устам.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка:
