Автор неизвестен - Аспазия
- Название:Аспазия
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Автор неизвестен - Аспазия краткое содержание
Доподлинно не известны ни дата ее рождения, ни смерти. В истории она осталась как одна из самых умных и блистательных гетер. Свою карьеру на этом поприще начала в Милете, на родине сказочных мифов и куртизанок. Ее отец-философ по имени Аксиох, увидев, какой красотой наделили боги его дочь, решил, что такая красавица не может составить счастье одному человеку, ее удел — доставлять удовольствие всему человечеству. Поэтому и дал ей солидное образование, соответствующее ее великому, по его мнению, предназначению в этом мире.
Если верить поэтам, в детстве Аспазию (или Аспасию) похитили и увезли в Мегару или Коринф. Здесь она росла в качестве невольницы своих похитителей, постаравшихся развратить ее. Привлекательная и умная девушка сумела очаровать богатого афинянина, который выкупил ее, и она оказалась на свободе.
По другим сведениям, Аспазия до прибытия в Афины никуда не выезжала из Милета, где вела жизнь куртизанки. Но легкие интрижки вскоре надоели — сердце жаждало настоящей (и желательно великой!) любви. В поисках таковой Аспазия перебралась в Афины, неофициальную столицу Эллады. Денег к этому времени она скопила достаточно, поэтому с несколькими подругами купила дом и организовала школу риторики. Многие исследователи настаивают на том, что это был обычный публичный дом — правда, высшего класса, где Аспазия преподавала девушкам историю, философию, политику, а также искусство любви.
«Каждая женщина, — вещала гетера, — должна быть свободной в выборе мужа, а не выходить за назначенного ей родителями или опекунами; муж обязан воспитать свою жену и разрешать ей высказывать свои мысли».
Вскоре «школа» Аспазии стала едва ли не самым популярным местом в Афинах. Пообщаться с красивой и неординарной женщиной, с ее умными прелестницами приходили знаменитые философы: Зенон, Протагор. Врач Гиппократ и гениальный ваятель Фидий сделались завсегдатаями в доме этой гетеры. В Афинах заговорили о том, что в прекрасном теле женщины поселилась мудрая душа Пифагора. Сократ, юноша с пылкой душой, влюбился в Аспазию и не отходил от нее ни на шаг, а позднее, когда стал известным философом, подчеркивал, что обязан этим Аспазии.
Наслушавшись восторженных отзывов друга Сократа, на куртизанку-философа решил взглянуть и правитель города Перикл.
Наверное, это была любовь с первого взгляда… Ему исполнилось сорок — возраст опытного воина. Он обладал силой, своеобразной мужской привлекательностью и пользовался славой лучшего правителя в истории Афин. Аспазия была прекрасна, как пристало подруге правителя, и умна — как положено советнику вождя… Ее салон переместился в дом Перикла. Сам же стратег незадолго перед этим (по другим сведениям, только встретившись с Аспазией) развелся со своей женой и, заботясь о ее будущем, дал ей приданое и вновь выдал замуж, оставив при себе сыновей.
Впервые в истории античной Греции философы и политики выслушивали советы женщины и следовали им. Более того: правитель допустил свою любовницу к принятию политических решений, она составляла речи для его выступлений в народном собрании и сопровождала любимого даже в военных походах. Современники и потомки, как отмечают многие исследователи, неоднозначно оценивали такое «ненормальное» положение дел. Так, поэт Кратинус был уверен: «Распутство создало для Перикла Юнону — Аспасию, его защитницу с глазами собаки». А некоторые историки вообще склонны считать, что гетера и приехала в Афины с единственной целью — покорить Перикла, этого «достойнейшего из эллинов», о котором она столько слышала…
Закон Афин не допускал брака с чужестранкой. И ребенка гетеры, родившегося через пять лет после начала их связи, долгое время считали незаконнорожденным… Только когда оба старших сына Перикла погибли от чумы, ребенок наложницы был признан наследником.
Аспазия быстро добилась уважения, достойного жены правителя, сохранив при этом свободу, какой могли пользоваться лишь гетеры. Она не чуралась застолий, сама их организовывала, являясь душой и центром увеселений… Более того, позволяла себе принимать посетителей и в отсутствие мужа, развлекала их беседой, угощала вином, что, по афинским обычаям, являлось совсем уж недопустимым.
Многие утверждали, что милетская гетера превратила жилище правителя в дом разврата. На философских пирах непременно присутствовали красивые девушки для вполне определенных целей. Что касается военных походов, в которых верная подруга сопровождала своего супруга и благодетеля, то она делала это не в одиночку: за ней непременно следовал обоз куртизанок из ее школы, и женщины неплохо зарабатывали, ублажая изголодавшихся без любви мужчин.
В конце концов народное собрание обвинило подругу Перикла в сводничестве и развращении юных девушек. Аспазия предстала перед судом. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы защитником не выступил сам Перикл. Великий правитель плакал! «Он бы не пролил столько слез, если бы речь шла о его собственной жизни», — не без иронии подметил Эсхил. Слезы отважного полководца и государственного мужа настолько поразили судей, что те согласились признать невиновность гетеры. Но несмотря на это в появлявшейся череде бесконечных комедийных пьес ее продолжали высмеивать как распутную и продажную женщину.
После суда Аспазия смирилась с традиционной для благочестивых матрон ролью супруги-затворницы. Возможно, наедине с Периклом она продолжала обсуждать государственные вопросы и даже давала правителю советы, но шумные философские пиры в их доме больше не устраивались. История же донесла до наших дней такой факт. Когда Сократа полушутливо-полусерьезно спрашивали, как воспитать хорошую жену, он без тени сомнения отвечал: «Об этом гораздо лучше расскажет Аспазия!» Как всякая примерная супруга, она прощала мужу минутные слабости, после которых он все равно возвращался к ней — великой искуснице по части разжигания любовных страстей.
«Каким великим искусством или силой она обладала, если подчинила себе занимавших первое место государственных деятелей и даже философы много говорили о ней как о женщине незаурядной, — писал Плутарх. — Тем не менее очевидно, что привязанность Перикла к Аспазии была основана скорее на страстной любви. Говорят, что при уходе из дома и при возвращении с площади он ежедневно приветствовал ее и целовал».
Перикл и Аспазия прожили вместе двадцать лет. А потом на Афины с Востока обрушилась страшная эпидемия, которая скосила множество афинян. Не обошла она и дом Перикла. Ушла из жизни его сестра, умерли оба сына от первого брака. Потом наступила очередь самого правителя…
После смерти супруга Аспазия незамедлительно вышла замуж — вернее, перешла на содержание к некому торговцу скотом, бывшему когда-то ее учеником, Лизиклу, решив своими руками сделать из него великую личность. Благодаря ее педагогическим стараниям недавний скототорговец превратился в прекрасного оратора, снискавшего повсеместную популярность в Афинах. Через год его уже избрали стратегом, а еще через несколько месяцев он погиб в одном из сражений…
Пережила Аспазия и смерть еще одного стратега — Перикла-младшего, собственного сына, одержавшего победу над спартанцами в морской битве при Аргинусских островах. Но, увы, неблагодарные сограждане казнили его в числе других стратегов только за то, что не все трупы погибших в этом сражении афинян были выловлены из бушующих волн и погребены в земле.
Говорят, вскоре после этого и его мать отошла в мир иной…
Аспазия - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Я теперь понимаю, — сказал сын Софроника, — что существуют люди, которые, весьма мало ценя искусство мыслить, высоко ставят ораторское искусство, так как, если мысли, выражаемые ими, по их собственному сознанию, имеют мало цены, то по крайней мере должны быть облечены в блестящую форму, которая действует на слушателя.
— Существуют и такие, — сказал в свою очередь Протагор, — которые презирают ораторское искусство, потому что думают, будто за их притворной простотой скрывается глубокомыслие, за их непонятным бормотанием мудрость оракула, за их ограниченными вопросами — глубокая работа мысли.
— Мне кажется, лучше заставлять людей думать, — сказал Сократ, вопросами нарушать их спокойствие, чем обрекать их на застой мысли всегда готовыми, хотя, может быть, не соответствующими вопросам, ответами.
— Гораздо лучше ничего не думать, — возразил Протагор, — чем, оставив за собой почву действительности, парить в облаках или теряться в бесконечном, хотя, конечно, существуют на свете такие люди, которые за недостатком божественного творчества обращаются к словам.
— Существуют также и такие, — отвечал Сократ, — которые обращаются к образам потому, что им отказано в ясном и чистом понимании…
— Эти мыслители, — перебил Протагор, — делают добродетель отвратительной тем, что на словах всегда указывают на нее…
— Но еще более удивительны те, — возразил Сократ, — которые совсем оставляют в стороне добродетель и никогда не выходят из круга прекрасного порока.
— До тех пор, пока порок прекрасен, — возразил Протагор, — он лучше, чем принужденное отречение от удовольствий того, кто сеет на поле красоты и удовольствия сорную траву сомнения, потому что сам не призван ни к красоте, ни к удовольствиям.
— Я — таков, — спокойно отвечал Сократ. — Ты же, Протагор, кажешься мне принадлежащим к числу людей, которые желают сделать свободную мысль тем же, что они сами — рабом чувства.
— Я очень сожалею, — вмешался Перикл в речь спорящих, — что вы уклонились от первоначального вопроса и только разгорячили друг друга бесплодными словами.
— Я знаю, что здесь я могу быть только побежден, — сказал Сократ.
После этих слов он спокойно удалился без малейших следов волнения на лице. За ним вскоре ушел и Протагор, предварительно выразив свое неудовольствие словами.
— Оба мудреца, — сказал Перикл Аспазии, — кажутся мне вполне достойными соперниками друг друга. Они борются как искусные бойцы, и трудно сказать, кому из двух будет принадлежать честь победы.
Аспазия только улыбнулась и, когда Перикл оставил ее одну, улыбка все еще мелькала у нее на губах.
Она хорошо знала, что ставило спор обоих людей на такую резкую почву, отчего даже со стороны мягкого и спокойного Сократа в спор примешивалось так много колкого и резкого. Она читала в его сердце также хорошо, как и в сердце блестящего софиста, который не говорил ни одного слова, которое, он знал, не понравилось бы прекрасной милезианке.
Что касается Сократа, то после его спора с Протагором, в душе Аспазии зародилось неудовольствие, которое все усиливалось, почти помимо ее сознания, против человека, стоявшего на стороне свободы мысли и презиравшего рабов чувства, и в ее женской душе невольно явилось желание вредить Сократу, где только возможно.
3
— Это сама красота! — восклицали афиняне, когда Фидий окончил новую Палладу из бронзы, заказанную ему лемносцами и в первый раз открыл ее взглядам своих сограждан.
Восклицания и изумления раздавались во всех Афинах.
Что хотел представить Фидий?
Такой, какою он изобразил богиню в своем новом произведении, ее не представлял себе ни один грек. Она была без шлема и щита; свободно развевались ее распущенные волосы вокруг надменного, но, тем не менее, прелестного лица. Удивителен был овал этого лица, невыразимо нежны все контуры. Казалось, что на щеках ее играет краска; обнаженные руки были образцом красоты.
Насколько согласны были афиняне в восхищении красотой нового создания Фидия, настолько же единодушно утверждали они, что для этой Паллады Аспазия должна была служить моделью художнику, и это утверждение было не совсем ошибочно. Но единственными свидетелями этого были Перикл и Фидий.
Фидий зашел так далеко, что временно согласился, что природа во многих случаях может приблизиться к идеалу, но в Палладе-Аспазии Фидий имел перед глазами не только одну природу: то, что он видел, было соединением мимического искусства и прелести манер, Аспазия придавала естественной материи своей красоты столь же определенную печать, как Фидий своим созданиям из мрамора.
Воспользовавшись тем, что он видел в Аспазии, Фидию удалось представить мудрость в очаровательном, всепобеждающем образе красоты.
Уже Алкаменесу удалось достигнуть нового и чудесного, когда он мог черпать из живого источника красоты Аспазии — Фидий исполнил ту же задачу, но его создание, как создание великого мастера, было несравненно.
Превращенная Фидием в Палладу, Аспазия была Аспазией, но поднятой до чистых сверхчеловеческих вершин, так что она казалась в одно и тоже время идеалом и воплотившейся мечтой благородной души художника.
Когда Сократ увидел это новое произведение, он сказал:
— У этого образа прелестная Аспазия может научиться от Фидия столь же многому, как Фидий научился от прелестной Аспазии.
Странная вещь, что похвалы, которыми осыпали афиняне Фидия по поводу его лемносской Паллады, раздражали и сердили его; он неохотно даже говорил о ней. Он любил это произведение менее может быть потому, что создал его не вполне один, создал как бы с бессознательным неудовольствием, как нечто навязанное ему извне и как будто желал этим созданием отделаться от постороннего очарования, завладевшего им.
Еще молчаливее и серьезнее, чем когда-либо, погрузился Фидий в новые труды и снова сделался самим собой. Он избегал Аспазии, почти не виделся с Периклом и однажды тихо и тайно оставил Афины, чтобы осуществить великие идеи своей души в общем и святом для всех греков месте, у подножия Олимпа.
Что касается Сократа, то он сделался ненасытным и неутомимым созерцателем лемносской Паллады: казалось, он перенес свою любовь к милезианке на богиню Фидия. Настоящая Аспазия перестала казаться ему совершенством с той минуты, как он увидел идеальную, бронзовую. Тем не менее о нем можно было сказать, что он делит свое время между этой Палладой и ее живым прообразом.
Каждый день видели его идущим к жилищу Перикла, даже под страхом встретить там многоречивого Протагора.
Каким образом это случалось?
Стоило Сократу задуматься и, даже если он полагал пойти бесцельно бродить по улицам Афин, то он в конце концов останавливался перед домом Перикла. Он, казалось, бродил по лабиринту впечатлений, из которого не было никакого выхода кроме этого дома.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка:
