Николай Наумов - Вера, Надежда, Любовь, или Московская фантасмагория

Молодым отвели самую большую комнату с терраской. В июле тридцать седьмого у них родился сын Валера. В первые же дни войны Евгений Августович Нарумов, как главный специалист закрытого ГСПИ-3 получил «бронь». Семья эвакуировалась в Кемерово, где размещался опытный завод ГСПИ-3 и куда Евгений Августович постоянно мотался в командировки. В квартире осталась только Софья Платоновна, наотрез отказавшаяся уезжать. В Кемерово они получили известие о смерти Александра Александровича. В освободившуюся комнату тут же заселили заведующую детсадом Марию Павловну с дочерью Лидой.

В августе сорок четвертого семья вернулась в Москву, поскольку Валера должен был пойти в первый класс. В тот же день они получили извещение о без вести пропавшем Николае. Им пришлось «уплотниться» в двух комнатах. В большей разместились Евгений Августович с Верой, Валерой и Колей, а в 12 – метровой комнатушке за стенкой Софья Платоновна с Надей и Любой, причем Наде из – за тесноты пришлось спать на раскладушке. В ноябре родился Коля. В день его рождения Евгений Августович посадил возле дома трехгодовалый, чуть больше метра, тополек. Комната их была явно маловата для четверых. Родители выгородили себе угол, приставив гардероб боком к стене. На зиму ставили вторые рамы, затыкали щели в окнах ватой и заклеивали их калькой, но все равно продувало насквозь, печка грела только пол комнаты, так что Вера согревала детям постели горячим утюгом. Но все это воспринималось как нечто обыденное, будто по другому и быть не могло.

В сорок седьмом Надя вышла замуж за Василия Васильевича, слесаря – лекальшика высшего разряда, жившего в поселке Лесном по Ярославке и работавшего в шарашке, клепавшей зонтики при местном радиозаводе. Это был добрейшей души человек небольшого роста, худой, с гладко зачесанными назад темными волосами, с «утиным» носом и с постоянной везде – на работе и дома какой – то виноватой улыбкой. У них с Василием Васильевичем была любовь и он прилично зарабатывал. Несмотря на протесты всех домочадцев, доходившие до скандалов и слез, Надя выписалась из Москвы и уехала с мужем в Лесной, где у них была комната в бараке №10 возле самого леса. Там в 49 – м году у них родился Сережа. Шарашку года через пару лет прикрыли, Василий Васильевич с горя начал попивать, подхватил крупозное воспаление легких и помер, оставив Надю с двухлетним малышом на руках. Вера пыталась уговорить Надю вернуться в Москву, но у Надя, закончившая в сорок седьмом техникум связи, устроилась оператором на всесоюзный радиоцентр – там же, в Лесном, Сережу отдала в детский сад, получила большую комнату в новом доме и навсегда осталась в Лесном.

Младшая сестра Люба закончила дерево – обрабатывающий техникум и три года отработала на мебельной фабрике на Сходне, то есть на другом конце Москвы, куда она добиралась больше двух часов, а вставать приходилось в пять утра. Она была хороша собой, как, впрочем, и ее сестры, к тому же комсомолка, активистка, так что у нее была масса ухажеров – молодых и не очень. Она любила краситься, была модница, хотя одевалась скорее не модно, а вызывающе, и бегала на работу на высоченных каблуках, за что постоянно получала нарекания от Софии Платоновны. Так же постоянно ей попадало от матери и от Веры за то, что она часто возвращается с работы полночь – за полночь, а в выходные гуляет не известно где и не известно с кем. В 1953 году она вступила в партию и ее направили на работу в объединение «Союзмебель» в особняке рядом с высоткой на Котельнической набережной. Она работала в отделе снабжения, приходилось ездить в командировки, что ее, по видимому, вполне устраивало.

II

В теплое время года житье – бытье в таких, можно сказать, не человеческих условиях еще куда ни шло, но вот зимой… Зимой Евгений Августович вставал в шестом часу, брал санки, шел в сарай за дровами и растапливал печку, а Вера тем временем готовила ему завтрак. Проводив мужа, она будила детей и собирала их в школу. В 1953 году Коля был первоклашкой, а Валера учился в девятом классе. Неспешно проходили тихие зимние будни. По выходным чистили от снега каток на «огурце». Каток в течение всей зимы поддерживали в порядке, он был почти на весь пруд и ровный, как стекло. Валера и другие взрослые пацаны раскатывали на «канадах», а мелюзга вроде Николки и его друзей – приятелей – на «гагах» и снегурках. Евгений Августович считался «крутым» поскольку был, наверно, единственным во Владимирском поселке, кто катался на «норвегах». Заложив руку за спину, он широким шагом нарезал круг за кругом. Каждый выходной Евгений Августович с детьми ходил на каток в Измайловский парк и там он тоже показывал «класс».

Зимы в те времена были лютые и снежные, слабенькая печка грела слабо, а рамы, хоть и двойные, все равно промерзали насквозь, так что маленький Николка на покрытых снежными узорами окнах рисовал пальцем рожицы.

После Нового года бесконечная борьба с холодом обычно уже начинала надоедать и все с нетерпением ждали весны, А она почему-то всегда была поздняя: только в апреле начинало пригревать солнышко и появлялись первые проталины и ручейки. Как-то холодным мартовским утром, чуть засветлело, Николка проснулся и увидел, что мама сидит на постели, обняв руками колени и тихонько всхлипывает. «Мам, ты чего?» – с испугом спросил он. «Сыночек, Сталин умер» – сквозь слезы ответила она. Из черной тарелки репродуктора до Коли едва слышно донеслось: «…мудрого вождя и учителя Коммунистической партии и советского народа». В первый раз за всю свою коротенькую жизнь Николка видел веселую певунью маму плачущей. Он забрался с головой под одеяло и притих. Он захотел тоже заплакать, но не получилось и в голове начался полный сумбур: «Что теперь с нами будет? И как это Сталин мог умереть? И кто теперь будет вместо этого Сталина? Другой Сталин?». В расстроенных чувствах, Коля крепко уснул.

Зато летом… летом была красотища! «Огурец» кишел тогда плотвой, уклейкой и карасями. Валера был страстный рыбак и часами посиживал на берегу с удочкой. Рядом с ним всегда сидел кот Тарзан и, застыв неподвижно, горящими глазами следил за поплавком. Вся мелочь типа плотвички и уклейки доставалась ему. Карасиков Валера приносил домой в трехлитровой банке, они жили на окошке пару – тройку дней, а потом он выпускал их обратно в пруд. Какие игры были тогда? Пацаны резались в ножички, «расшибалу» и «лямку», гоняли автопокрышки и колеса. А еще лазили на склады, которые были тут же, за домом. Склады были обычными деревянными сараями и охранялись сторожами с «берданками». Но сторожа обычно сидели в каптерке у въездных ворот, так что пацаны пролезали под ржавой оградой с другой стороны – ближе к дому, и тащили оптические прицелы, бинокли и просто линзы разных размеров, чтобы жечь ими деревяшки и бумагу. А еще ртуть. Стоило копнуть шлак возле склада, как ямка тут же заполнялась ртутью. Пацаны набирали ртуть в баночки из под диафильмов. На большой стол, сбитый из досок, который стоял за домом и на котором по вечерам забивали козла или играли в шахматы, клали оконное стекло и выливали из баночек ртуть. Разбегающиеся во все стороны лужицы ртути собирали ладонями в одно ртутное озеро. Задача была удержать на стекле это дрожащую, словно живое существо, ртутную лужу.