Николай Наумов - Вера, Надежда, Любовь, или Московская фантасмагория

– Ну и что? Этот ваш профком – шарашкина контора. Жень, а ты поговори с директором института, с Поплавским.

– Да говорил уже, обещал помочь. Верочка, пойми, раньше мая ордер не получим. Надо перетерпеть.

– Устала я, Жень, устала с этой керосинкой возиться, ведро помойное таскать в этот вонючий сортир, устала от этой Марии Павловны с Людочкой. Представь себе, вчера, прямо перед твоим приходом, захожу в кухню, а она в моей кастрюльке половником копается. Меня увидела и со своей гаденькой улыбочкой засюсюкала: «Машинально, Верочка, машинально…».

– Верунь, так ведь там тоже соседи будут, может опять Мария Павловна.

– До уж, вот будет номер… Жень, а может тебе снова в партию попробовать?

– Уже попробовал. Я тебе не говорил, в начале октября еще заявление в кандидаты подал.

– И что? Ты узнавал, как там?

– Да ни как пока. Говорят, что мое немецкое происхождение…

– Ну и что, при чем тут твои родители – то? Вы же в Москве жили и ты в Москве родился, это я из глухой провинции, а ты коренной москвич можно сказать…

– Да, но мои – то в Германии живут… этим все сказано. Я уверен на сто процентов, что и на этот раз мне откажут. Они уехали туда в тридцать пятом, я тогда Менделеевский заканчивал… Отца зовут Август Вессель, поэтому меня и записали как Августович. Отец из Мюнхена, родился там, а в девятисотом году приехал в Москву, работал главбухом в Подольске на заводе Зингера. Там он и познакомился с мамой, Зинаидой Николаевной, она работала там машинисткой. Летом четырнадцатого года они перебрались в Москву. Отец купил пивную лавку на Тверской. Он хорошо знал это дело: у его родителей была большая пивоварня в Баварии. Отец даже был членом правления Московского общества пивоторговцев. Дела у него шли отлично. Мама уже больше ни когда не работала. Они сняли большую квартиру на Большой Грузинской, где сейчас Тася живет, но мы занимали две самых больших комнаты, а четыре другие были почти пустые – только немного мебели в белых чехлах. В девятнадцатом поздно вечером пришли трое в кожанках и увезли родителей, мы с Тасей уже и не думали их увидеть. Но через неделю их выпустили. Отец сказал, что с них взяли подписку в том, что они не будут вредить Советской власти. Тогда Тасе было уже восемнадцать, а мне девять, она закончила курсы машинисток и работала в «Известиях». Помню родители каждый месяц получали письма из Германии, родные уговаривали их уехать. Но дела у отца шли не плохо да и мне было только одиннадцать, в гимназии учился в четвертом классе. Так время и прошло. Ну а в тридцать пятом после прихода к власти нацистов отношение к нам изменилось и стало уж совсем невмоготу. Как говорится, запахло жареным. Родители тряслись от страха, что вот – вот их возьмут. Мы собрали типа семейного совета и решили, что им надо уезжать, пока не поздно. Вот, собственно и все, так что какая там партия…

– Ну вот поэтому они и тянут с ордером, что ты беспартийный. Слушай, Жень, а твои родители ведь в до сих пор Мюнхене живут? Я смотрю ты с ними совсем связи не имеешь… как они там, живы вообще. Ты бы хоть письмо им написал.

– Ну почему же, я написал им письмо еще в сорок пятом из Пенемюнде. Как ни странно, почта там работает исправно… письмо дошло, а за неделю до отъезда я получил от них письмо. У них два дома с большим садом в Мюнхене. Один очень большой, но они живут в доме по меньше, в гостевом. Пивоварней занимается младший брат отца дядя Клаус. Мама писала отец прибаливает, сердце у него, а мама вроде ни чего. Я им писал еще раза два и в пятьдесят втором получил от них письмо, я же читал тебе. Вроде все нормально у них.

– Все равно сколько лет прошло и ты больше не писал им? А сколько им лет сейчас?

– Отцу 72, а маме 68.

– Ох, Жень, ну разве можно так, напиши им обязательно. Послушай, а как бы съездить к ним, я прям мечтаю. Они ведь даже не знают меня, внуков своих не видели… может как-то можно, а? Или им к нам приехать?

– Да что ты, Вера, забудь, это не серьезно.

– Но почему же не помечтать, это ж не вредно.

– Ну да, только пока этот черт усатый не помер, я так и ждал всю дорогу, что придут за мной, в институте половину руководящего состава забрали, а теперь, думаешь, что – то изменилось?

– Мама говорит молилась за тебя, и ты, говорила мне, молись… ладно, Женечка, все обошлось и слава Богу. Слушай, Жень, а я сегодня опять его видела.

– Кого?

– Да типа этого… ну помнишь, я еще перед Новым годом про него тебе говорила. Я в окно выглянула, а он там стоит внизу, против окон, огромный такой, на нем то ли плащ, то ли балахон какой-то аж до пят и лица не видно… мне сразу не по себе стало.

– И что дальше?

– Да ничего. Я со страху штору задернула, а через пару минут посмотрела, его уже не было.

– Может искал кого?

– Жень, кого тут искать, Марию Павловну, что ли? мы же во всем домке одни остались.

– Да, странно… ты дверь входную проверяй и на цепочку обязательно.

– Но Жень, это еще не все. Подожди, я тебе сейчас покажу.

Вера встала с постели и вынула из шкафа, из под стопки белья лист бумаги.

– Вот посмотри, это я у Николки из папки вытащила.

На четвертушке ватмана была изображена фигура, закутанная с головы до ног в какой-то серый балахон с капюшоном, полностью скрывавшем лицо.

– Это тот самый мужик, только мне показалось, что он весь в чем – то сером был, металлом отсвечивал. Меня прям в дрожь бросило, когда я увидела рисунок. Он здесь еще страшнее. Какого хрена он тут околачивается… я за ребят боюсь. Валерка – то взрослый уже, а вот Николка… я ведь этот рисунок еще осенью у него нашла и спрятала, а как увидела опять этого мужика, сразу вспомнила про него. Когда же Николка его видел?

– Ладно, Верочка, давай уже спать, завтра вставать в такую рань…

Утром, проводив детей в школу, Вера взялась за приготовление обеда, но все как-то валилось у нее из рук. Керосинка горела плохо, Вера больше отвернула фитиль, но керосинка нещадно коптила, видимо, от паршивого керосина, молоко никак не хотело закипать, а когда она отошла прибраться в комнату, молоко убежало, залив керосинку, так что она потратила пол часа отмывая и оттирая ее. В кастрюльке осталось меньше половины и было очень обидно. Молоко ей носила молочница Варя из Перово. За трехлитровую банку она платила десять рублей и это было не дорого, если учесть, что в банке был слой сливок в палец толщиной. На душе у нее стало совсем было скверно и беспокойно, она то подходила к наружной двери, прислушиваясь, то выглядывала в окно, томимая тревожным предчувствием. Приготовив обед, она какое-то время походила по коридору, стараясь успокоиться, а потом взялась возиться в чулане, в конце концов не выдержала и собралась идти в школу встретить Николку, хотя он с третьего класса самостоятельно ходил в школу со своим одноклассником Толей Ушановым. Она уже просто не могла оставаться одна. Она надела шубку и сапоги и подошла к окну. То, что она увидела, буквально ошеломило ее. Там, внизу, напротив окна у фонарного столба стоял человек. Был он огромного роста, метра два с половиной, а то и больше, одетый в балахон до самых пят, отсвечивающий металлическим матовым блеском. Был он до того худ, что балахон висел на нем, как на вешалке. Рядом с этой жуткой фигурой висел в воздухе светящийся шар размером с футбольный мяч. Шар менял цвет от ослепительно голубого, как пламя электросварки, до красно оранжевого и вместе с ним фигура меняла цвет от серого до черного, как антрацит. Голова фигуры была полностью скрыта капюшоном, так что лица он не видела. Вера почувствовала дрожь в ногах, она не могла пошевелиться, но не от страха, а от страшной слабости, охватившей все ее тело. Сколько продолжалась эта пытка было не понятно, но вот фигура, а вместе с ней и шар начали как бы таять и вдруг с хлопком, который Вера отчетливо слышала, все исчезло. Она с трудом перевела дух и отошла от окна. Она присела на диван, стараясь поглубже дышать, чтобы унять молотившее сердце. «Господи, да что же это такое, какого черта ему нужно тут?». Она с трудом поднялась с дивана и подошла к зеркалу. Лицо ее было белое, как полотно, глаза лихорадочно блестели. Она вышла на лестницу и, хватаясь за перила, спустилась в подъезд. Ноги ее заплетались от слабости. «Куда я иду, зачем?» Она подошла к двери и минуту стояла, не решаясь открыть ее. Неожиданно дверь распахнулась и перед ней оказался Коля.