Имоджен Гермес Гауэр - Русалка и миссис Хэнкок

– Ага! – торжествующе восклицает он после многочасового изучения русалки, в ходе которого приходил во все большее возбуждение. – На ней швы! А вот здесь – признак проволочного каркаса внутри!

– Ну а как еще ее можно было сохранить? – раздраженно вопрошает мистер Мюррей. – В конце концов, она всего лишь смертная тварь, чье тело подвержено разложению не меньше, чем тело любого земного существа; и нам повезло, что ее посадили на каркас и аккуратнейше набили опилками, чтобы сохранить первозданный облик. Будь она искусственной имитацией, подобного вмешательства не потребовалось бы. Может ли быть более убедительное доказательство подлинности русалки, нежели тот факт, что после смерти плоть ее начала разрушаться? Вы же признали существование кенгуру – верно? – хотя вам привезли одну только дубленую шкуру.

– Но это животное видели живым, – упорствует господин из Королевского общества.

– Так и нашу русалку видели живой, полагаю. В Англии не найдется ни одной рыбацкой деревни, которую хоть раз да не посещали бы морские люди.

– Капитан Кук видел кенгуру! Джентльмен! Его слова не подлежат сомнению!

– Ну, слова – это просто слова. Любой джентльмен может солгать; любой низкородный мерзавец может сказать правду.

– Множество очевидцев! – Довод звучит неубедительно. В глазах ученого мужа появляется неподдельный ужас.

– И все участники одного плавания, – задумчиво произносит мистер Мюррей. – То есть не независимые наблюдатели.

– Да откуда же взяться независимым наблюдателям, если никто больше не бывал там прежде?

– Очень удобно, ага. Сэр, я вижу противоречие в том, что на основании столь малодостоверного свидетельства вы признаете существование кенгуру, о котором никогда доселе и слыхом не слыхивали, но отрицаете русалок, хотя слышали без счету рассказов про них и знаете, сколько моряков сообщает о своих встречах с ними. В летописях разных веков… – мистер Мюррей широко поводит рукою перед собой, как бы предлагая вообразить протяженность человеческой истории, – содержатся многочисленные свидетельства, удовлетворительно доказывающие существование морских дев, но нет ни единого упоминания о созданиях, населяющих равнины обширного материка, который никто не посещает и который – надо ли напоминать вам? – не имеет иного имени, кроме как Terra Incognita .

Ученый муж колеблется.

– Посмотрите на нее хорошенько! – убеждает Мюррей. – И подумайте, возможно ли измыслить такую тварь. – Он похлопывает его по плечу. – Вы сами знаете, где правда, сэр.

Ученый муж удаляется, бормоча что-то насчет строения станового столба и невозможности подобного сращения позвонков; мастерство, потребовавшееся для изготовления такого существа, безусловно превосходит всякое человеческое умение. Однажды он уже попал впросак – когда заявил, что львята появляются на свет в виде дождевых грибов, – и очень не хотел бы снова сделаться предметом насмешек.

Каждый день выручка составляет не менее двадцати фунтов. Мистер Хэнкок пребывает в состоянии своего рода радостной беспомощности: события несут его вперед, хочет он этого или нет, и он с благодарностью отдается Провидению. В нем нет расчетливой осмотрительности, необходимой, чтобы управлять обстоятельствами, и он с облегчением говорит себе: передо мной простирается область неведомого .

На одиннадцатый день, когда он проходит через нижний зал «Ананаса», к нему с улыбкой приближается высокая, миловидная девушка-мулатка.

– Вы хозяин русалки? – спрашивает она.

– Э… да, можно и так сказать.

– То есть существо, которое мы сейчас видели наверху, является вашей собственностью?

– Совершенно верно.

Цвет ее кожи не особенно удивляет мистера Хэнкока, не раз встречавшего в здании Биржи и куда более экзотических персонажей; но он задается вопросом о происхождении девушки. Возможно, она – гордость лондонского торговца из вольноотпущенников и его кентской жены; или прощальный дар моряка Уоппингу; или обожаемая внебрачная дочь богатого джентльмена. По ее изысканным манерам понятно, что она не из тех несчастных горемык, которых освободили из оков, дабы теперь они голодали не в рабьих хижинах Виргинии, а в знаменитых английских мансардах. А если даже она когда-то и была закована в цепи, то память об этом не оставила никакого отпечатка на ее облике. Она одета в превосходное белое платье, пускай и самого простого кроя (что за тяга у современных девушек к простым платьям? по мнению мистера Хэнкока, красивое лицо становится еще краше, если к нему прилагается красивый наряд; да и вообще, зачем приличной даме одеваться как доярка?), и вся она источает здоровое сияние, как человек, который хорошо питается и много отдыхает. Зубы у нее белоснежные, все свои собственные; волосы завитые и напудренные; взгляд дружелюбный и умный. Она смотрит на мистера Хэнкока без тени робости.

– Меня зовут Полли, – говорит она, протягивая руку с уверенностью герцогини. – Мисс Полли Кэмпбелл. Меня попросили пригласить вас вон к тому столу, если вы не против.

Она кивком указывает на стол поодаль, где сидит подагрическая пожилая дама в окружении юных девушек в белом муслине, которые пьют кофе из маленьких чашечек, недовольно морщась. Они являют собой необычное зрелище здесь, среди замшелых старых джентльменов, искоса поглядывающих на них со смешанным чувством раздражения и любопытства, молодых клерков, бросающих на них плотоядные взоры, и молодых барышень со своими дуэньями, которые пристально смотрят, кривят губы и снова пристально смотрят.

– Нам неловко отнимать у вас время, – говорит мисс Полли Кэмпбелл, – но моя госпожа хотела бы кое-что обсудить с вами.

– У меня есть пара свободных минут, – отвечает мистер Хэнкок, решив, что в его жизни вряд ли может произойти что-то более странное, чем уже произошло.

– Доброго вам вечера, – произносит пожилая дама, когда он приближается.

На ней вычурное платье из зеленого шелка, сверкающего холодным огнем; дышит она затрудненно, с присвистом, и при каждом вдохе ткань туго натягивается на обширной, плотно упакованной груди. На голове ее красуется напудренный парик необъятных размеров, и у нее практически нет шеи, хотя в жировой складке на том месте, где таковая, видимо, была раньше, поблескивает золотой крест с драгоценными камнями. Женщина протягивает руку в вязаной зеленой митенке, из которой торчат неожиданно изящные пальцы: розовые, пухлые, остроконечные, напоминающие опрятные пальчики какого-нибудь мелкого грызуна. Возможно, когда-то она была красавицей.

– Прошу вас, садитесь, – приглашает она.

Мистер Хэнкок молча садится под хмурыми взглядами своих товарищей.